Придворные подняли ропот, считая, что приговор слишком мягкий. Но быстро умолкли, зная крутой нрав Джакомона.
— Покамест же, — продолжал Джакомон, — провинившемуся художнику не разрешается рисовать ни карандашом, ни красками. И вот Бананито тоже посадили в сумасшедший дом в одиночную камеру. Он был лишен возможности иметь при себе бумагу, карандаши, краски и кисти. В самой камере не было ни кусочка кирпича или мела. Пожалуй, только собственной кровью можно было рисовать на обитых войлоком стенах. Бананито пришлось волей-неволей смириться с мыслью, что пока ему не удастся поработать над созданием новых произведений.
Он растянулся на нарах, положив руки под голову, и уставился в свежевыбеленный потолок. Перед ним проносились пестрой чередой прекрасные видения. Это были картины, которые он воплотит в жизнь, когда вырвется отсюда А в том, что он вырвется из неволи, он не сомневался ни минуты.
И он был прав, потому что кое-кто уже старался прийти ему на помощь. Имя этого спасителя у вас, наверное уже вертится на кончике языка: ну, конечно же, наша давняя и добрая знакомая Кошка-хромоножка.
Глава семнадцатая. Идя на жертву, Кошка-хромоножка спасает узника через окошко
Когда в доме Бенвенуто — Не Сидящего Ни Минуты, где Джельсомино лечил разбитое колено, стало известно, что художник сделался министром, Кошка-хромоножка решила пойти к нему и подать прошение об освобождении тетушки Кукурузы и Ромолетты. К сожалению, она явилась во дворец, когда счастливая звезда Бананито уже закатилась — быстрее, чем луна на ущербе.
— Если хочешь увидеть Бананито, — сказали ей стражники, ухмыляясь, — тебе следует сходить в сумасшедший дом. Но кто знает, пропустят ли тебя? Вот разве если ты ненормальная…
Хромоножка долго раздумывала, как ей поступить: прикинуться ли ей помешанной или постараться проникнуть в сумасшедший дом иным путем.
— Лапки мои, выручайте, — решила она наконец. — Теперь вас у меня четыре, и вам будет легче карабкаться по стенам.
Вскоре она оказалась перед мрачным и массивным, как крепость, зданием, которое, ко всему прочему, было окружено широким рвом, наполненным водой. Кошке-хромоножке пришлось примириться с купанием. Она нырнула в воду, переплыла ров, вскарабкалась по стене и шмыгнула в первое открытое окно, оказавшееся кухонным. Повара и прислуга — все отправились на боковую, кроме одного мальчишки, который мыл полы. Увидев кошку, он завопил:
— Пошла прочь, дрянь эдакая! Не знаешь разве, что здесь нет объедков? Брысь!
И действительно, бедняга всегда был так голоден, что подъедал все остатки, вплоть до бросовых рыбьих костей. Прогоняя кошку, чтобы она не стянула у него последние объедки, он второпях открыл дверь, которая выходила в длинный коридор. По обеим его сторонам были расположены палаты для умалишенных, или, вернее, заключенных. Сумасшедшими они не были, и вся их вина заключалась в том, что однажды они осмелились сказать правду и, на их беду, были услышаны жандармами короля Джакомона.
Некоторые палаты были отделены лишь крепкой решеткой. Другие были заперты массивными железными дверями, в которых открывалось маленькое окошко для подачи пищи.
В одной из таких палат Хромоножка увидела котят тетушки Кукурузы и, к своему большому удивлению, доброго Барбоса. Они спали, положив головы на хвост друг другу, и кто знает, что им снилось. У Хромоножки не хватало смелости разбудить их, ведь сейчас она все равно не могла им ничем помочь. В той же палате, как вы помните, был помещен и Калимер Вексель, который еще не спал и, едва завидев Кошку-хромоножку, начал слезно ее просить:
— Сестричка, принеси мне мышку, ведь ты же на свободе! Всего одного мышонка! Сколько уж времени, как в мои когти ни один не попадается.
«Вот этот действительно спятил», — подумала Хромоножка.
В конце коридора находилась общая палата, в которой спали, по крайней мере, сто человек. Среди них были тетушка Кукуруза и Ромолетта. Если бы здесь горел свет, Кошка-хромоножка, вероятно, смогла бы их увидеть. А тетушка Кукуруза, если бы не спала, схватила бы по своей старой привычке Хромоножку за хвост. Но свет был погашен, и все заключенные крепко спали, включая и Ромолетту. Хромоножка прошла на цыпочках через весь длинный коридор и очутилась на лестнице, которая вела на верхний этаж. После долгих поисков и блужданий по коридорам она наконец нашла палату, в которой был заключен Бананито.
Художник спокойно спал, положив руки под голову, и во сне продолжал видеть изумительные картины, которые намеревался в будущем нарисовать. Вдруг на одной из картин образовалась пустота. Посреди дивного букета цветов перед Бананито появилась голова кошки, мяукающей совсем как Хромоножка. От неожиданности художник проснулся и, бросив взгляд на дверь, понял, что все еще находится в неволе. Но смотровое окошко в двери было открыто, и через его маленькое отверстие на него смотрела мордочка Кошки-хромоножки, которая продолжала мяукать уже наяву.
— Бананито, Бананито! Ну и здоров же ты спать!
— Кого я вижу! Даю голову на отсечение, если это не усы Кошки-хромоножки!
— Проснулся, соня? Ну конечно же это я, Кошка-хромоножка, да еще с лапкой, которую ты сам мне пририсовал. Надо сказать, действует она на славу.
И, говоря это, Хромоножка вся сжалась, чтобы пролезть через узкое окошко, прыгнула в камеру и, подбежав к Бананито, лизнула ему руку.
— Я пришла, чтобы помочь тебе.
— Я тебе очень благодарен. Но как ты это сделаешь?
— Пока не знаю. Думаю, что мне удастся выкрасть ключи у охранников.
— Они могут проснуться.
— Тогда постараюсь прогрызть дверь и помогу тебе выбраться отсюда.
— Да будь в твоем распоряжении лет десять, тебе не удалось бы прогрызть дырку в железной двери. Тут нужно совсем другое.
— Что же?
— Напильник. Вот если бы ты смогла раздобыть мне его, остальное я сделал бы сам.
— Тогда я побегу искать напильник.
— Все было бы значительно проще, — сказал Бананито, — если бы я смог нарисовать такой напильник. Но эти разбойники не оставили мне даже огрызка карандаша.
— Ну, если за этим дело, — воскликнула Хромоножка, — тогда воспользуйся моими лапами! Не забывай, что у меня три нарисованы мелом, а четвертая масляной краской.
— Да, я помню. Но, боюсь, как бы они у тебя совсем не стерлись.
Кошка-хромоножка не хотела слушать никаких доводов.
— О чем печалиться? Ты всегда мне сможешь нарисовать другие.
— А как нам спуститься из окна?
— Нарисуешь парашют.
— А как перебраться через ров с водой?
— А что тебе стоит нарисовать лодку…
Когда Бананито кончил рисовать все необходимое для побега, от лапы Кошки-хромоножки остался совершенно непригодный ни к чему огрызок, как будто ей произвели ампутацию.
