Леди Кэролайн. У нее в самом деле есть удивительная способность запоминать фамилии людей и забывать их лица.
Леди Ханстентон. Что ж, Кэролайн, это ведь вполне естественно, не так ли? (Лакею.) Скажите, чтобы Генри подождал ответа. Я написала несколько строк вашей милой матушке, Джеральд. Сообщаю ей вашу новость и прошу непременно приехать к обеду.
Джеральд. Вы очень добры, леди Ханстентон. (К Эстер.) Не хотите ли пройтись, мисс Уэрсли?
Эстер. С удовольствием. (Уходит вместе с Джеральдом.)
Леди Ханстентон. Я очень рада, что Джеральду так повезло. Он ведь мой протеже. И я особенно довольна тем, что лорд Иллингворт сам предложил ему место, без всяких намеков с моей стороны. Кто же любит, чтобы у него просили одолжений? Я помню, один сезон бедную Шарлотту Пегден просто избегали в обществе, потому что она всем навязывала свою гувернантку-француженку.
Леди Кэролайн. Я видела эту гувернантку, Джейн. Еще до того, как Элинор начала выезжать в свет. Она была слишком красива, чтобы ее можно было держать в порядочном доме. Не удивляюсь, что леди Пегден так хотелось отделаться от нее.
Леди Ханстентон. Ах, тогда понятно!
Леди Кэролайн. Джон, на траве для тебя слишком сыро. Сию минуту пойди и надень галоши.
Сэр Джон. Мне и так хорошо, не беспокойся, Кэролайн.
Леди Кэролайн. Нет, ты уж позволь, Джон. Мне лучше это знать. Сделай, пожалуйста, как я говорю.
Сэр Джон встает и уходит.
Леди Xанстентон. Вы, право, балуете его, Кэролайн!
Входят миссис Оллонби и леди Статфилд.
(К миссис Оллонби.) Ну, дорогая, надеюсь, вам понравился парк? Говорят, деревья в нем хороши.
Миссис Оллонби. Деревья чудесные, леди Ханстентон.
Леди Статфилд. Да-да, очень, очень хорошие.
Миссис Оллонби. А все-таки мне кажется, проживи я в деревне полгода, я стала бы до того неинтересной, что на меня решительно перестали бы обращать внимание.
Леди Ханстентон. Уверяю вас, дорогая, деревня вовсе не оказывает такого влияния. Ну как же, ведь это из Меторпа, всего в двух милях от нас, леди Белтон убежала с лордом Фезерсделем. Прекрасно помню этот случай. Бедный лорд Белтон скончался через три дня не то от радости, не то от подагры. Забыла от чего. У нас в то время гостило много народу, так что мы все очень интересовались этим происшествием.
Миссис Оллонби. Я думаю, что бежать — это трусость. Это значит избегать опасности. А опасности так редко встречаются в нашей жизни.
Леди Кэролайн. Насколько я могу судить, единственная цель жизни у теперешних молодых женщин — это игра с огнем.
Миссис Оллонби. Первое условие игры с огнем, леди Кэролайн, в том, чтобы даже не обжечься. Обжигаются только те, кто не знает правил игры.
Леди Статфилд. Да, понимаю. Это очень, очень полезно знать.
Леди Ханстентон. Не знаю, как мир уживется с такой теорией, милая миссис Оллонби.
Леди Статфилд. Ах, мир был создан для мужчин, а не для женщин!
Миссис Оллонби. Не окажите, леди Статфилд. Нам живется гораздо веселее. Для нас существует гораздо больше запретного, чем для них.
Леди Статфилд. Да, это совершенно, совершенно верно. Мне это как-то не приходило в голову.
Входят сэр Джон и мистер Келвиль.
Леди Ханстентон. Ну как, мистер Келвиль, закончили вы свою работу?
Келвиль. На сегодня я кончил писать, леди Ханстентон. Задача была нелегкая. Современный общественный деятель должен отдавать работе все свое время, а это очень тяжело, в самом деле тяжело. И не думаю, чтобы его труды встречали соответственное признание.
Леди Кэролайн. Джон, ты надел галоши?
Сэр Джон. Да, милая.
Леди Кэролайн. Ты бы лучше перешел ко мне, сюда, Джон. Здесь больше тени.
Сэр Джон. Мне и так очень хорошо, Кэролайн.
Леди Кэролайн. Не думаю, Джон. Тебе лучше бы сесть рядом со мной.
Сэр Джон встает и переходит к ней.
Леди Статфилд. А о чем же вы писали сегодня, мистер Келвиль?
Келвиль. На обычную тему, леди Статфилд. О чистоте нравов.
Леди Статфилд. Должно быть, очень, очень интересно писать на эту тему.
Келвиль. Это единственная тема, действительно имеющая в наши дни общенародное значение. Я намерен обратиться по этому вопросу с речью к моим избирателям перед открытием парламентской сессии. Я считаю, что беднейшие классы нашей страны проявляют заметное стремление к более высокому моральному уровню.
Леди Статфилд. Очень, очень мило с их стороны.
Леди Кэролайн. Вы стоите за то, чтобы женщины участвовали в политике, мистер Кеттль?
Сэр Джон. Келвиль, дорогая, Келвиль!
Келвиль. Постоянно растущее влияние женщин — это единственное в нашей политической жизни, что подает какую-то надежду на будущее, леди Кэролайн. Женщины всегда стоят за нравственность, и личную и общественную.
Леди Статфилд. Это очень, очень лестно слышать от вас.
Леди Ханстентон. Ах да! Нравственное достоинство женщины — вот что всего важнее. Боюсь, Кэролайн, что лорд Иллингворт не ценит нравственности в женщинах так, как следовало бы!
Входит лорд Иллингворт.
Леди Статфилд. В свете говорят, что лорд Иллингворт очень, очень безнравственный человек.
Лорд Иллингворт. Но какой свет говорит это, леди Статфилд? Тот свет, надо полагать. А с этим светом я в наилучших отношениях. (Садится рядом с миссис Оллонби.)
Леди Статфилд. Все, кого я знаю, говорят, что вы очень, очень безнравственный.
Лорд Иллингворт. Это прямо чудовищно, как люди себя ведут нынче: говорят у человека за спиной всю чистую правду.
Леди Ханстентон. Милый лорд Иллингворт совершенно безнадежен, леди Статфилд. Я давно оставила все попытки его исправить. Для этой цели надо было бы основать благотворительное общество с советом директоров и платным секретарем. Но ведь у вас уже есть секретарь, лорд Иллингворт, не правда ли? Джеральд рассказал нам, как ему повезло, — вы очень добры.
Лорд Иллингворт. Не говорите этого, леди Ханстентон. «Добрый» — ужасное слово. Мне с первого взгляда очень понравился молодой Арбетнот, и он будет мне весьма полезен в том, что я по своему безрассудству задумал сделать.
