Мы очутились в моей спальне, в прохладе, с журчащим бассейном, в котором плавали лепестки роз. Я знал, что на романтических женщин это действует безотказно. Но Ганга была женщиной – орчанкой и ей, эти долгие прелюдия к любовным утехам, лишь мешали проявить свою страсть. Она на ходу разбросала сапоги, дрыгая в разные стороны ногами, одновременно скинула кожаную безрукавку и молниеносно сняла шелковую, не первой свежести рубашку. Наставила на меня, словно орудия большого калибра, свои полушария с крупными почти черными сосками и начала наступление. Я в такие моменты чувствовал себя как беззащитная жертва перед хищником и медленно отступая, быстро раздевался.
Оставшись полностью голый и заметив, как она замешкалась со своими штанами, я бросился бежать и прыгнул в бассейн.
Спальню огласил вопль обманутого хищника и следом в бассейн ухнула тигрица, пытаясь руками поймать меня. Я ускользал, а она рычала и поднимая тучу брызг, пыталась меня поймать. Наконец, ей это удалось и она дрожа от нетерпения, всем своим телом прижалась ко мне. Прильнула губами к губам и эта негодяйка в отместку за бегство прокусила мою нижнюю губу насквозь. Теперь взвыл я, хорошо понимая, что обречен…
– Ваша милость! Господин Худжгарх! Вам срочно необходимо вмешаться! – раздался над нашими головами требовательный голос. От неожиданности мы замерли в крепких объятиях, потом не сговариваясь, нырнули в воду.
– Не прячьтесь, господин, я знаю, что вы здесь.
Мы высунули головы и посмотрели на того, кто посмел ворваться в спальню.
«Черт знает что происходит! – с возмущением подумал я. – Не дворец, а проходной двор. Каждый может зайти сюда и нарушить мой покой… или еще чего нарушить. Я с недоумением и легким раздражением смотрел на Мату. Как-то я позабыл вернуть ей прежний облик. На нас с возмущением смотрела чернокожая Мата и не скрывала, что она очень недовольна.
– Тебе чего? – Тупо спросил я….
– Так значит! – Ганга стала вырываться. – Белокаменный город, чудо-дворец и чернокожая богиня. – Моя невеста вырвалась и встала во всей своей ослепительной красоте. Она опасно прищурилась и посмотрела на Мату.
– Ты не дзирда, обличающе произнесла она, и очень похожа на пропавшую служанку Мату. Точно! Только черная. И как вырядилась! Моего жениха соблазнять!? Ну, тварь, берегись! Задушу! – И тут же бросилась на мою управительницу. Не успел я что-либо предпринять, как Мата быстро развернулась, махнув подолом длинного белого платья и бросилась прочь из спальни. Следом издавая воинственный орочий клич племени Змей, (а он звучал примерно так – Улллай!), из бассейна выскочила обнаженная фурия. Сверкая мокрыми ягодицами и потрясая объемным бюстом, без стыда и стеснения, вприпрыжку помчалась за обезумевшей от страха Матой. Я попытался задержать невесту, но только ухватил руками воду. Две девушки скрылись из спальни, а я со злости сплюнул кровь в воду бассейна. Убить конечно Ганга Мату не могла. Но бегать голой по дворцу полному людей и нелюдей, на мой взгляд было уж слишком. Я поднялся над дворцом и увидел как мимо четверых бездельников играющих в карты, пронеслись две фигуры.
– Играю на то, что она ее догонит, предложил Мастер.
– А я на то, что догонит и убьет, – предложил Мессир. – А ты, Рохля, на что играешь? – спросил он.
– А я не играю, – ответил тот. – Я хочу посмотреть, как она ее убьет. И, паршивец, организовал под ногами Маты препятствие.
– Сволочь! – выругался я. – Душегуб.
Рохля использовал при этом мою благодать.
Мата упала, растянувшись на животе, а сверху издав торжествующий вопль победительницы, рухнула Ганга, вцепившись руками ей в шею. При этом она дико вопила свое Уллалай.
Мата в ужасе орала:
– Спасите! Милрхххд…
Четверо бездельников заключали пари и тоже дрались. Не пойму только из-за чего.
Нужно было срочно заканчивать это представление. И мгновением позже обе девушки были возвращены в спальню и сброшены с высоты в бассейн. Обе вынырнули очумелые и хватая ртом воздух, отплыли друг от друга.
Ганга дернулась, но невидимые путы сковали ее. Она рычала, как тигрица попавшая в силки охотников и грозила нам обоим карами, которые еще не видел белый свет. Я, также, узнал, что ее племя было сильно в выдумках пыток и мук для врагов.
Мата с трудом вылезла из бассейна. Я сел на край.
– Мата, в чем дело? – спросил я. – Почему ты и Рохля здесь?
– Так значит я правильно поняла… Ррр-ы… Загрызу обоих… Эта сучка, Мата.
Я только кинул взгляд на обездвиженную невесту и отвернулся. Положил ногу на ногу, чтобы прикрыть срам.
– Так об этом я и спешила сообщить, господин. – Мата задрала платье выше колен и стала выжимать его. Ганга увидев такое непотребство, принялась рычать как сто тигриц. – Этот прохиндей удрал со службы и бросил своего первого пророка. Его там, наверное, уже убивают.
– Почему он бросил служение, Рохля объяснил? – спросил я.
– Так ему, видите ли, скучно! – Мата возмущенно всплеснула руками и отпустила платье.
– Понятно.
Я щелкнул пальцами и Рохля очутился в спальне. Удивленно стал озираться и увидев меня, вскрикнул. Затем пустился наутек. Я вновь его вернул в спальню, а он вновь попытался удрать. Затем огромная рука возникла из воздуха и ухватила самого никчемного из хранителей за ухо и потащила к бассейну. Немного повыв, Рохля, как всегда присмирел.
– Рохля, – укоризненно спросил я, – ты не хочешь начинать свое служение?
– Не хочу! – угрюмо ответил тот. – Я рожден править, а не служить. Пусть вон она служит, – и он ткнул пальцем в Мату.
– Ты передаешь ей свое служение? – я был безмерно удивлен.
– Да, – нагло ответил паршивец. – Она моя жена… ну не совсем жена, а так, вот пусть и служит, а я буду править… Мата услышав слова Рохли опасно прищурилась и посмотрела в упор на паршивца.
Не успел я осознать всю суть происходящего, как сверху мне в руки упал пергамент. Я с удивлением несколько раз прочитал строки.
«Хранителем дворфов в снежных горах и на материке назначается Худжгарх. Он вправе поручить это дело тому, кому пожелает.
От имени Творца, Судья».
– Рохля, – тихо проговорил я. – Ты дурак. Тебя только что лишили половины твоего наследства… После моих слов Рохля стал уменьшаться, становясь все меньше и меньше, пока не стал ростом с дворфа.
Мы с удивлением смотрели на произошедшую с ним метаморфозу. Я не выдержал и не сдерживаясь, расхохотался. Уж очень комично все это выглядело. Менялось выражение лица Рохли с непомерно спесивого на обалдело испуганное. И это было до коликов в животе смешно.
– Да уж! – отсмеявшись, проговорил я! – А творец шутить умеет.
– Что? Почему! – завопил Рохля и заметался, путаясь в широком подоле платья Маты. С него спали штаны и он растянулся на животе.
