«Мы едем-едем-едем
В далекие края,
Где белые медведи
И больше ни (чего)…»
Ни к селу ни к городу, но: Петерсон, автор «Сиротки» — родственник или свойственник … Тютчева
[983]. Знали ли Вы об этом??
Нынешним летом только и погреться, что на Диксоне! С самого Вашего отъезда погода октябрьская; тем не менее, однажды (до приезда А. А.) сходила по нашим недавним следам еще раз за грибами, чтобы угостить эстонскую путешественницу. Вышла в 5 утра, вернулась около 11 (утра же!) — (грибов полный пластмассовый мешочек.) Прошла туда, где мы с Вами нынче, к сожалению, не были — продралась сквозь заросли орешника, через овраг, к тому месту, которое мы с Вами когда-то открыли — ельник, холмы, внизу — песочный ручей, за ним — порядочный переход до деревни Шишкино, помните? Красота была несказанная, и я, бродя по самую грудь среди ромашек и колокольчиков, всё время вспоминала Вас, особенно когда на том берегу ручья, на маленьком лысом пятачке под старой березой (а кругом — высокая трава!) нашла белый гриб величиной с посудный таз! (Чтобы не завидовали, сейчас же скажу, что то был Мафусаил
[984], к транспортировке не годный!).
А. А. приехала апельсинового цвета и внесла с собой некое ей присущее оживление. Много рассказывала за Таллин и Тарту, Вильянди и Пярну, за себя и за подругу-Тоньку, которая оказалась далеко не идеальной спутницей; но тем не менее, всё — хорошо. Помаленьку раскрыли свое «инкогнито» в отношении поездки; «признались» в том, что едем (мы двое, о Вас речи нет, чтобы не вызывать «зависти») до Красноярска, куда приглашены друзьями. Очень бы хотелось, если удастся, и дальше по Енисею, но это — как Господь… Татьяна Леонидовна отнеслась к «затее» не без удивления, но вполне сочувственно. Котят она возьмет обоих — кота совсем, а кошечку «на пансион» на время нашего отсутствия, а потом постарается ее пристроить.
Паустовский обещал в ближайшее время написать для «Простора» 3 страницы
[985]. Наверное, это будет (чует моя душа) тот самый рассказ о хорошем мальчике с юга, злом скульпторе и камне
[986] — ибо что́ еще он, Паустовский, «знает» о Цветаевой? О смете новостей нет, председатель исполкома в отсутствии. Народ ходит (в смысле «гости») косяками. Была Ася с 2 внучками, трещала, как заведенная. Похаживают соседи. Щербаков сунул «на прочтение» (конечно, желательны «толковые» заметки на полях) свою пьесу.
Вчера была Дружиниха — почему-то ужасно накрашенная, вид — жуткий. Сидела допоздна. Рассказывала, как она давала «интерьвью» о …Цветаевой местному литератору Бодрову (автору «Приокских Далей») и учила его понимать эту поэзию и вообще это явление, чтобы он, Бодров, нес дальше это явление в массы. Дружиниха собирается вести своих девок к Паустовскому, давать ему «концерт», а кроме того, — делать цветаевский вечер в местной картинной галерее (собор на площади). К счастью, эти мероприятия будут (как всегда) происходить в мое отсутствие. Кроме того, Дружиниха будет писать воспоминания о «первом вечере Цветаевой» в СССР, где расскажет «всё, как было» и будет клеймить позором Эренбурга, который решительно против ее «художественной части», на которой не пожелал присутствовать. Это и есть та самая «посмертная слава», о которой мама писала, что «мне до нее дела нет» — и мои прижизненные мучения — за маму же. — Хорошо, что послали Мария Ивановна документы об оценке
[987]. Она — совсем без гроша (дочь у ехала и ничего не оставила). А. А. о той тетради не забыла и спрашивала, скоро ли закончу ее переписку. Келлерман
[988] откликнулся. Повидаемся с ним, поговорим. Кстати, давала Вам когда-то копию моей справки о реабилитации. Если она у Вас близко, то, может быть, придется ее у Вас взять, если понадобится для дела. У меня больше нет заверенных копий, а снимать будет некогда. Целую Вас. Кисы — очаровательны, мать будет горевать о них!
12
9 сентября 1965 г.
Милый Рыжий, как-то Вы добрались с грибами сырыми и вареными, и т. д.? После Вашего отъезда два дня погода была совсем летняя, и я, конечно, с особым чувством вспоминала Вас, «тигра Гослитиздата» в непозлащенной гослитовской клетке. А. А. с В. К.
[989] ходили гулять и даже съездили Егнышевку
[990] на катерочке, я мужественно старалась переводить гишпанца
[991]; пришлось начать из середины, где — кусочек «белого стиха»; остальное можно осилить лишь при наличии книги. Вчера пришло письмо от Инки с Сашиными вставками к тексту и со сладостной вестью о том, что книга высылается одновременно с письмом; значит, придет сегодня, и я пущусь во все тяжкие.
В. К. собиралась продлить еще день-два, но вчера позвонил ее супруг, сообщил, что сегодня у них решили собраться (это в отсутствии хозяйки решили!) знакомые, чтобы отметить сороковой день со дня кончины тетушки, и ей, бедной, приходится прерывать свой отдых и мчаться сломя голову организовывать «поминки» — не питая к этому древнему и темному обычаю никакого пристрастия, равно как и сама покойная тетушка не питала… Жалко В. К. — она два с половиной года ухаживала за больной и нынче впервые выбралась в Тарусу — немного отдышаться. Но вышло совсем-совсем немного… Шуша шатается по ближайшим окрестностям, громыхая котятами; домой заходит, как в «забегаловку» — пожрать на скорую лапу и опять гулять; от прежних «травм» осталась лишь некоторая «одичалость» и привычка к самостоятельности. Как и у меня после Москвы!
А вчера, когда А. А. и В. К. поехали на катере, я тоже соблазнилась хорошей погодой и рванула в лес, по нашим же собственным следам (вдоль кургана) за грибами и за «мамонтом». Грибов почти нет — гораздо еще меньше, чем при Вас; но все же чуточку набрала, главным образом для того, чтобы пополнить банку с солеными грибами. Нашла один миниатюрный белый! Вообще же знатоки говорят, что когда пошли опенки, то всем остальным грибам — конец, и это весьма похоже на правду, так что хоть по поводу грибов не огорчайтесь! Как-то приехала Ваша Наталья, какова была встреча?
