Не забудьте мне прислать сюда свой комаровский адрес
[427] и даты пребывания, когда Вы точно будете знать. В Москве я надеюсь быть в первых числах марта, и не меньше, чем на 3 недели. (Это зависит, как ни смешно, от погоды — ежели тут начнется ранняя весна и пр., надо мчаться обратно, ибо ледоходные истории иной раз длятся долго, а дом и кошка не могут оставаться долго без призора, отрезанными от «материка».) О сокращении «Вашем» — гослитовском — Оттен как-то рассказывал красивую сказку; мол, всему редакционному составу должны с 1-го увеличить ставки, и, мол, все сотрудники решили получать ставки прежние, с тем, чтобы создавшаяся экономия позволила сохранить всех работников. Я было поверила и успокоилась. О, Господи… Да, да, я всё, сейчас происходящее у Вас, не только отлично представляю себе, но и знаю как свои двадцать пальцев. В подобной, ни на час не смягчающейся (и во многом еще худшей) обстановке, я прожила 16 лет; и если Ваша «хозяйка» — антисемитка и пр., то мои были антилюди. Эти волшебники обладали, обладают и обладать будут даром превращать окружающих в пресмыкающихся. А что до последних, то, в сем христианнейшем из миров жиды — не только поэты. Любого человека в 5 минут — часов — дней — можно превратить в жида во время погрома. За редчайшим исключением. Утешением может служить лишь то, что далеко не всякого «жида» можно сделать черносотенцем, громилой. — Касаемо же друзей — тайна сил велика есть
[428], ибо их и больше, и меньше, т. е. потолок дружбы часто выше или ниже, чем мы можем рассчитывать. Простите за телеграфность этих размышлений, добавьте к ним свои, думаю, они с моими не разойдутся, разве что в мелочах. — К одному из Ваших прежних вопросов: Саломея Андроникова
[429], по мужу Гальперн, жена, теперь вдова, «дельца» (которой были посвящены стихи Мандельштама «Когда, соломинка, ты спишь в огромной спальне»
[430], и довольно неплохо зашифрованный стишок Ахматовой год-два тому назад
[431] — не считая многих других посвящений) — была дружна с мамой многие годы во Франции. Жила она весьма безбедно, была хороша сухопарой и плавной, породистой восточной красотой, занималась чем-то, связанным с модами при журналах «Вог» и «Жарден де Мод». «Интересовалась искусством», что в Париже немудрено. Муж ее был милый человек, — верней, довольно приятный. Во время войны или вскоре после — они переехали в Англию, где купили дом (не навроде нашего тарусского), а настоящий многоэтажный в Лондоне
[432]. И стали жить «с» квартирной платы
[433], регулярно поставляемой благодарными жильцами (ибо жилищный кризис там страшенный!) Когда — года 3 тому назад — умер Лео Гальперн
[434], Саломея продолжала — и продолжает — так же и там же, на те же доходы. Она написала книгу, говорят, интересную — (на английском)
[435]. Нет, не мемуары — поваренную книгу. Столько-то рецептов восточной кухни. Издала на «свои», но расходов не покрыла: англичане консервативны и экономны, а восточная кухня… сами знаете! Говорят, она мало изменилась (не по тем временам, когда ее знал Ираклий
[436], а по «моим», т. е. лет 25–30 тому назад — тоже неплохо!) Там, откуда она родом, кто-то у нее остался, кажется — сестра
[437]; знаю это потому, что одна знакомая, приехавшая «оттедова», просила меня отправить посылкой этой родственнице присланный Саломеей «отрез» (глупое слово!) довольно поганой черной шерсти, купленной по случаю и с брачком. Вот и все, что люди мне сказали о прекрасной — бесстрастной — из старости лет — Саломее!
