А если вообще давать посвящения только в тех случаях, когда есть прямые (или косвенные) указания самого автора?
Господи, сколько вопросов и как мало ответов!
Вы пишете комментарии к «Крысолову». Укажите, что замысел родился (!) в Моравской Тшебове
[535], городке на чешско-германской границе, где мама бывала дважды (не помню — кажется, в 1923 — у Вас есть перепечатанные на машинке несколько дат жизни и творчества). Именно Моравская Тшебова тех лет (еще не вышедший из-под германского влияния городок), является прототипом цветаевского «Гаммельна». Она рассказывала мне об этом, когда я иллюстрировала «Крысолова»
[536].
Простите за этот галоп. Времени и тут нет — где же оно есть?!
[537] Каждый день корпею над Скарроном — идет туго, вяло, скушно (sic!); за все время 150 никчемных строк — 159 тощих фараоновских коров
[538], сожравших тучные планы моего «отдыха». С 17-го хорошая погода — надолго ли? Надеюсь, что и в Москве, и в Тарусе установилась она же — чувствую себя ответственной перед своим тарусскими гостями-хозяйками за беспрерывные доселе дожди. Господи, Господи! Где покой? Где воля?
[539] Как хочется прожить хоть сколько-нибудь «без аннексий и контрибуций»
[540].
Тревожит мамина книга — Скаррон пожирает её. Как справиться со всем? А тут еще квартиру черт принес (никому не говорите, а то он же и унесет!). Долги кругом…
На этой мажорной ноте закругляюсь. Что слышно о Казакевиче?
Пожалуйста, возьмите мои квартирные бумажки у Наташи, я могу с ней разминуться, она собирается уезжать 1 августа.
Целую. Пишите.
Как Инкины камни? Она не пишет.
37
24 июля 1962 г.
Милая Анечка, простите за карандаш, пишу в бивуачных «гостевых» условиях, утром рано — все спят… как всегда, это самое мое любимое время. Из Лиепаи нагрянули на 2 дня к моей приятельнице, которой Вы однажды мамину книжку отсылали. Облетали и исходили Палангу
[541] вдоль и поперек — что нетрудно; толковый курортик, ничего не скажешь. Красиво все очень — море, дюны, огромный парк, переходящий в лес — да и сам городок, в котором обдуман и обыгран каждый кусочек земли и камня, коварный поворот улицы; каждый коттедж — игрушка в немецком стиле — прелесть! А главное, прелесть в том, что Скаррон остался один-одинешенек в Лиепае и никому не мешает. Сегодня возвращаюсь в его объятия и… начинаю готовиться к обратному пути, а жаль. Наверно, в Лиепае ждет меня письмецо Рыжего с расшифровкой тарусского памятника (?). Тамара пишет, что «Тезей» перепечатан, печатается «Царь-Девица». Я в ужасе оттого, что бедные мои приятельницы, вместо того чтобы наслаждаться тарусскими красотами, мучились из-за плохой погоды, кажется, прочно прилипшей к «средней полосе». Тут хотя бы «переменная облачность» — и это терпимо… Целуем Вас, до скорого свидания.
38
Июль 1962 г.
Все мысли
прокисли…
Все слёзы иссякли…
Прощай, Саакянец!
Один в этой сакле,
Где многие какали
Останусь… не так ли?
Прощай, Саакянец!
Надеюсь, в Москве мы
За здравье немеркнущей темы
Раздавим стаканец
И выпьем до капли…
Прощай, Саакянец!
Твой
верный
Ираклий
Выйдя из лона
Андрона,
Здесь какл
Геракл
Под рёв Аквилона
А. Пушкинъ (В альбом NN…)
Теперь, когда Вы вправе
Объехать белый свет,
Увидите: в Варшаве
Таких субъектов нет!
Ваш выкормыш («была бы шея, а хомут найдется») в июне 1962 г. Красавчик, а?
39
27 июля 1962 г.
Милый Саакянц, Саакянец, глянец, ранец, румянец, померанец, поганец! Спасибо Вам за весточку (которая вслед телеграммы) и за разрешение топить невинного пушистенького котишку. Вот приедете к нам в августе и с этого и начнете свою новую жизнь. Натренировавшись, удушите Швейцершу
[542] и с ней еще кое-кого.
Спасибо и за сведенья о квартирных делах, ладно, договорились, когда в следующий раз буду получать квартиру, постараюсь обойтись без Лиды Бать, растудыть ее мать.
