Вот что в 1921 г. мама пишет (в записной книжке) о Волконском. «Немудрено в дневнике Гонкуров дать живых Гонкуров, в Исповеди Руссо — живого Руссо, но ведь Вы даете себя — вопреки… О искус всего обратного мне! Искус преграды (барьера). Раскрываю книгу: Театр (чужд), Танец (обхожусь без — и как!), Балет (условно — люблю, и как раз Вы — не любите)… Но книгу, которую от Вас хочу — Вы ее не напишите. Ее мог бы написать только кто-нибудь из Ваших учеников, при котором Вы бы думали вслух. Гёте бы сам не написал Эккермана…» (1921, из письма к Сергею Михайловичу) «…Вы сделали доброе дело: показали мне человека на высокий лад»
[736].
…Быть мальчиком твоим светлоголовым… (1-го апреля 1921) (NB — познакомилась с Сергеем Михайловичем раньше апреля!
[737]
—
…«Ведь это тот самый Волконский, внук того Волконского, и сразу 1821–1921 г. — и холод вдоль всего хребта: (судьба деда — судьба внука: Рок, тяготеющий над Родом…») (1921).
—
…«Когда князь занимается винными подвалами лошадьми — прекрасно, ибо освящено традицией, если бы князь просто стал за прилавок — прекрасно меньше, но зато более радостно… но — художественное творчество, т. е. второе (нет, первое!) величие, второе княжество…» (говоря об отношении обывателя) — 1921.
—
…«Его жизнь, как я ее вижу — да, впрочем, его же слово о себе!» — «История моей жизни? Да мне искренно кажется, что у меня ее совсем не было, что она только начинается — начнется. — Вы любите свое детство? — Не очень. Я вообще каждый свой день люблю больше предыдущего… Не знаю, когда это кончится… Этим, должно быть, и объясняется моя молодость».
—
…«Учитель чего? — Жизни. Прекрасный бы учитель, если бы ему нужны были ученики. Вернее: читает систему Волконского (хонского, как он сам произносит, уясняя Волхонку) — когда мог читать — Жизнь».
—
Между этими записями поток «Ученика».
—
(Не для комментария! — «Сергей Михайлович! Ваш отец застал Февральскую Революцию? — Нет, только Государственную Думу. (Пауза). Но с него и этого было достаточно!»)
—
К сожалению, о цикле «Ученик»
[738] записей (подробных) нет. Может быть, в другой тетради, но вряд ли.
—
Запись о богатых, для «Хвалы богатым»
[739], у нас есть; вот еще одна, равнозначащая, Может быть, подойдет к тому же комментарию:
«Желая польстить царю, мы отмечаем человеческое в нем — дарование, свойство характера, удачное слово, т. е. духовное, т. е. наше.
Желая польстить нам, цари хвалят: чашку, из которой мы их угощаем, копеечного петуха в руках у нашего ребенка, т. е. вещественное, т. е. их, то, чем они так сверх — богаты.
…Каждый до-неба превозносит в другом — свое, данное тому в размерах булавочной головки» (1921).
—
Эти листочки сберегите, так как копии нет. Что-нибудь да пригодится.
—
У нас новостей нет (чего и Вам желаем) — окромя того, что Рюрик сбежал от культорши и поселился… у Казакова который был очень удивлен. Больше того, удивилась почтальонша, которую пес сбил с ног на казаковской территории (бывшей щербаковской). Конфликт быстро утрёсся. Холод все время стоял жуткий, сегодня, кажется, погода чуть смилостивилась, и завтра «дую» на базар, чтобы оставить А. А. добрую память по себе в виде сметаны. Судя по всему, Оттены про ваш визит не прознали (через Мандельштамшу, она, верно, забыла написать — или оказалась тоньше, чем я ожидала, да простит нас Господь…). Двистительено, мы с Солженицыным обменялись нотами по поводу ватных штанов Ивана Денисовича
[740], но ничего интересного в этом нет — разве что Юлина осведомленность… Что мне Гекуба?
[741]
Итак, до скорой встречи. Я ошеломлена количеством Ваших свободных дней — от пятницы до вторника… Может быть, новый шеф Вас уже высадил из лона (Андрона?)
[742]. Целуем
7
6 февраля 1963 г.
Милая Анечка, вчера вечером, к сожалению, не смогла к Вам дозвониться, так как кто-то у Вас долго висел на телефоне (не Вы ли собирали сведения о «Нечаянной Радости»?!)
[743]. В субботу я буду дома только к окончании Вашего рабочего дня, т. е. с 4-х ч., так как до этого должна быть у Маршака
[744], который уезжает и может меня принять только в это время. Так что, даже если и удастся освободиться раньше, Вам имею в виду, то учтите мои маршаковские обстоятельства. Кстати, во всех теткиных книгах по старой Москве нет этой самой «Нечаянной радости» в саду. Придется дать примечание «вообще». Все остальное как будто есть.
