Дернулась, высвобождаясь. Поправила платье, перекинула косу на грудь, попыталась вернуть на место выбившийся из прически локон, словом, незнакомцу хватило и минуты, чтобы заставить меня вспомнить о том, что я женщина. И тут же вспомнить о своем печальном виде, да еще и запахе пожара, который наверняка въелся в кожу.
Мужчина мгновенно отреагировал, смущенно шагнул назад, отпуская руки. Я окинула его быстрым взглядом. Высокий, светловолосый, белый костюм, пошитый у хорошего портного и потому идеально сидящий на фигуре. Трость. Шляпа. Серые глаза смотрели с добрым прищуром, а тоненькая полоска усов и аккуратная бородка добавляли изысканного шарма.
Мне надо думать о побеге, о вознице, который собрался уезжать, о себе и дневнике, а я стою и думаю о том, что вот он — идеальный кандидат на роль временного мужа.
— Милейшая Шанталь, вы ничего не съели.
Это была ложь. Я съела, точнее попыталась, тарелку лукового супа — гадость, пожевала жесткую лепешку, поклевала пережаренную рыбу. Теперь ясно, почему местные предпочитали вино и только вино в этой таверне.
Сама не понимаю, когда я стала милейшей, да еще и по имени? Как очутилась за одним столом с незнакомым мне человеком? Как уговорилась на «легкий перекус, а возница, вы не переживайте, подождет». Это все солнце. Оно исключительно вредно действует на мои нервы, притупляя бдительность и заставляя забыть о приличиях. Впрочем, какие приличия… Дочь хозяйки своим коротким подолом чуть ли не коленки демонстрирует гостю. И это среди бела дня!
— Спасибо, Фридгерс, все было вкусно.
— Не стоит благодарностей, Шанталь. Помочь такой красавице, как вы, — истинное удовольствие.
Чем отличается настоящий комплимент от дежурного? Искренностью, с которой он произносится. Блеском восхищения в глазах. Наш собственный мир состоит из миллиона картин, которыми мы рисуем жизнь. Местами они сильно приукрашены, а иногда и вовсе состоят из розовых мечтаний, но это наша суть — видеть мир таким, как нам хочется.
Я смотрела на Фридгерса и видела в его глазах приятное сердцу восхищение. Ему хотелось верить. Верить, что сюда он приехал посмотреть древний храм, посвященный местному святому. Что встретил меня случайно, и мой вид поразил его в самое сердце. «Вот сюда, дарьета. Одним взглядом и наповал». Что роландский знает, так как много лет прожил с родителями в империи. «Они при торговом представительстве работали». А теперь он путешествует. «После учебы решил посмотреть мир. Как засяду в какой-нибудь конторе, так толком ничего и не увижу».
Я слушала, помалкивала, поддакивала и слушала. А улыбка у него славная, от нее в душе разливается тепло. И видно, что человек хороший. Ни разу не похвастался и титулом не козырнул, а ведь костюм дорогой, да и путешествовать на пустой кошелек может лишь глупец.
«Детали, Шанти, самое главное при первом знакомстве — это детали. Ты можешь ошибиться, но несвежая рубашка и прилипшая рыбья чешуя на ботинках — нет», — говаривал дядя, давая мне очередной урок стрельбы. Подозреваю, учил он меня не только стрелять.
— Мне так стыдно, дарьета. Я совершил преступление, приведя вас в это ужасное место. Признаюсь честно, это худший обед в моей жизни и самая лучшая компания. Вы способны любое место превратить в небеса, Шанталь.
Я улыбнулась уголками губ, не поднимая глаз от чашки холодного чая. Если бы мы встретились дома. Если бы я не была чужой невестой. Если бы только у меня в сумке не лежал бездной проклятый дневник!
А может, довериться? Кто я? Всего лишь слабая женщина, которая попала в беду. Нам столько раз говорили, что война и политика — не женское дело. Да и не готова я бегать с револьвером по лесам.
В глазах защипали предательские слезы. Истерика, обрадовавшись компании, готовилась взять реванш за все невыплаканные страдания.
— Я вижу, вы чем-то расстроены? Неужели у кого-то поднялась рука обидеть такую красоту?
Я кивнула, прикусывая губу, и с трудом загоняя рыдания обратно.
— И кто этот подлец?
— Подозреваю я.
Вздрогнув, подняла взгляд, чтобы с ужасом посмотреть на смутно знакомое лицо.
— Да, дорогая? — спросил мужчина, усаживаясь без разрешения к нам за стол. Усмешка на его лице была исполнена презрения, а ярость во взгляде — я похолодела — обещала смерть.
Он взмахом руки прервал кинувшегося было к нам хозяина. Тот словно наткнулся на стену, замер и утек обратно за стойку.
— Дэр, — начал было приподниматься Фридгерс.
— Дэршан, — поправил его ВанДаренберг, а это был без сомнения именно он, ибо никто больше не имел права называть меня «дорогой» в этой стране. Я сразу вспомнила, что вид у меня далек от надлежащего, в сумке лежит похищенный дневник, я сбежала из дома и совершила с десяток мелких преступлений. А передо мной сидел палач его императорского величества, для которого убить человека так же легко, как выпить утром чашку кофе.
— Мне без разницы, кто вы, — вскочил Фридгерс, кидая ободряющий взгляд в мою сторону.
— Дурак, — не переставая изучать съежившуюся меня, сказал Даренберг.
— К-как вы меня назвали? — голос у моего знакомого все же дрогнул, но решительности он не растерял: — Я требую сатисфакции! За себя и за дарьету!
Таверна боялась дышать, такое зрелище — бьющиеся за дарьету благородные не в каждом театре увидишь, а тут в первом ряду, да еще и бесплатно. Лишь хозяин озабоченно кривил лицо, мысленно надеясь, что благородные одумаются, и мебель не пострадает.
— Даже так? — вздернул брови Даренберг и его губы расползлись в хищном оскале. — Ты слышала, дорогая, он готов за тебя получить сломанный нос. Прости, пулю жалко переводить, — бросил Фридгерсу, отчего молодой человек стремительно покраснел, потом побледнел, открыл рот, но сказать ему не дали. — Не соизволишь нас представить, дорогая? А то не вежливо бить человека, не зная его имени.
— Мне достаточно знать, что вы — причина ее слез, — не согласился с ним Фридгерс.
— Раз достаточно, — развел руками этот ужасный человек, поднимаясь из-за стола, — тогда мы выйдем, дабы не смущать дарьету видом крови.
— Нет! — я, точно обезумев, вцепилась ему в рукав. Он же убьет Фридгерса! — Прошу, не трогай его.
— Даже так, — нахмурился Даренберг, — он настолько тебе дорог?
Фридгерс расправил плечи и улыбнулся улыбкой мужчины, которому только что признались в любви. Я мысленно застонала — ему жизнь спасают, а он героя из себя строит!
В бездну все! И жениха с его дневником, и навязанную свадьбу, и мой страх.
Я поднялась, отпустила рукав мужчины, шагнула в сторону. Даренберг напрягся, прочитав на моем лице решимость, которая его не порадовала. А я, глядя в темные от гнева глаза, окончательно осознала, что не могу выйти за него замуж. Лучше в петлю, нет, лучше…
— Он настолько мне дорог, что я готова принять его предложение и выйти за него замуж.
