Фридгерс ошарашенно округлил глаза, я умоляюще улыбнулась, искренне надеясь, что у мужчины хватит силы воли не завопить: «Нет-нет, это ошибка!»
Не завопил, стоически выдержал мою ложь и даже улыбнулся в ответ, намекая, что не прочь сделать ее правдой. Я не обманулась, действительно хороший человек.
А мне очень хотелось бросить в лицо ВанДаренбергу: «Оставь меня! Забери дневник и уходи!». Истерика попыталась пробиться в первые ряды, и лишь огромным усилием воли — мы и так дали местным сплетникам разговоров на год — мне удалось сдержаться.
ВанДаренбергу, судя по его побелевшему лицу и ходящим желвакам, тоже было нелегко. Встреться мы в ином, уединенном месте, и все сложилось бы иначе. Но зрители смущали не только меня. Так что желание прибить невесту-обманщицу палачу пришлось перебороть, как и стиснувший горло гнев.
Справился с собой ВанДаренберг быстро и когда заговорил, его голос звучал спокойно, хоть и не без жалящей иронии:
— Вижу, дорогая, ты времени зря не теряла, однако твоя семья подтвердила обязательства. Хочется тебе этого или нет, — припечатал он мой порыв на свободу ударом кулака по столу, затем повернулся к Фридгерсу: — Если вы не против, я объясню ситуацию.
Окончательно запутавшийся Фридгерс позволил увлечь себя к выходу из таверны, а меня внезапно покинули силы, и я оперлась о стол, дабы не упасть.
Что чувствует зверь, попавший в капкан и слышащий шаги охотника? Смертельный ужас и тоску — еще немного и сталь ножа прорубит шкуру, дойдя до сердца.
Жизнь с чудовищем — не жизнь, а медленная смерть.
Что я увидела в его глазах? Презрение, ненависть и беспросветную тьму.
Зачем он упорствует, желая жениться? Ответ, пришедший на ум, окончательно похоронил надежду. Чтобы отомстить. Чтобы развлечься, укрощая непокорную девицу, а потом сломать, превратив в послушную игрушку. Как же я сразу не поняла, что своим побегом лишь раззадорила чудовище!
Взгляд затравленно заметался по таверне, а дверь в это время пропустила внутрь двоих мужчин, которые с нехорошим предвкушением оскалились в мою сторону.
— Леон, — представился ВанДаренберг, как только они вышли на улицу, посторонились, пропуская входящих в таверну двух мужчин, одновременно посмотрели на яркое солнце, жарящее пыль на дороге, и остались под навесом.
— Фридгерс, — назвался мужчина и добавил: — Хочу предупредить, вместо ломания носов предпочитаю пистолеты.
— Я заметил, — кивнул на левый бок мужчины Даренберг: — Цастель и КО? Модель этого года?
Фридгерс нервно одернул пиджак, повел левым плечом, где на боку в новой, экспериментальной и потому плохо пригнанной кобуре лежал револьвер.
— Пробовал такую, не понравилось. Отдал одному умельцу перешить — другое дело, — и Леон отогнул борт пиджака, демонстрируя свою кобуру, — ремешки пустил по спине и обоим плечам, конструкция стала жестче.
Фридгерс окинул кобуру заинтересованным взглядом, мысленно пообещав взять идею роландца на заметку. А еще он заметил, что кобуру расстегивать соперник не спешил. Да и разбираться тоже. Как вышел за дверь — точно подменили человека. Лицо расслабилось, кулаки разжались. Но Фридгерс бдительности не терял, готовый в любой момент дать отпор и побороться за солнечную девушку. Чем-то зацепила его роландка, чьи волосы напоминали цветом янтарь.
— Куришь? — Леон достал из кармана портсигар, протянул. Фридгерс взял одну. Щелкнула зажигалка, и две струйки дыма потянулись в небо, смешиваясь с дрожащим над дорогой маревом.
— Гардарец? Инранин?
— Это имеет значение? — вскинулся Фридгерс.
— Чтобы пустить тебе пулю? Нет. Просто акцент интересный.
— Гардарец.
— Так я и думал. Ладно, — Леон затушил сигарету о стену, бросил окурок в ведро, — бывай, гардарец, может, еще увидимся.
И зашагал по улице.
— Стой, — растерянно окликнул его Фридгерс, — а как же?
— А забирай, — не оборачиваясь, махнул рукой роландец, — я, знаешь ли, передумал.
— Передумал, — повторил Фридгерс, пребывая в прострации от столь резких поворотов. Нет, надо же! То готов был стреляться из-за женщины, то «передумал». Не зря этих роландцев считают сумасшедшими!
Фридгерс затянулся, а потом вдруг с сигаретой в руке рванул обратно в таверну. Распахнул дверь и обреченно уставился на столик, за котором еще пару минут назад сидело рыжее солнце. Столик был пуст.
— Ушла, — развел руками хозяин, — с двумя мужчинами. Вышли через заднюю дверь.
Фридгерс выругался, бросил монету на стол и выскочил на улицу. Он еще успел заметить зад синей кареты за мгновение, как та исчезла за домами.
Фридгерс оглянулся, помянул тварей бездны, пожелав им приятного обеда извозчиком, который его не дождался и уехал из деревни. И как теперь, прикажете, возвращаться? И где искать золото, которое обещало ему свое сердце?
Глава десятая
Выйдя из таверны, Леон завернул за угол, остановился, следя, как почтенного возраста карета с облезшей синей краской на боках двинулась со двора. Запряженная разномастная пара — единственная, которую удалось быстро достать — лениво перебирала копытами, лошадиные хвосты синхронно дергались, отгоняя мух. Сидевший на козлах Гриан умело взмахнул хлыстом, звонко щелкнув над спинами лощадей, и животные разом оживились, перейдя на рысь. Карета бодро покатила прочь из деревни.
Гриан привстал, оглянулся и, заметив начальство, поднял правый кулак вверх — знак, что все в порядке, девушка и дневник у них. Леон поднял глаза к небу, в таких вещах, как везение, всегда стоит благодарить судьбу и богов, в чьих руках нити жизней.
За спиной зашуршало, Леон обернулся, и раздражение нахлынуло вновь, заставляя поморщиться. Фраканец принял гримасу на свой счет, замедлил шаг. Леон смотрел на его смазливое лицо, напомаженные и уложенные волосы, на тонкую полоску усиков, а перед глазами вставала недавно виденная сцена. Свет из окна падал на волосы девушки, и те горели теплым цветом янтаря — прав был Шон, это янтарь. Лицо у его невесты было бледным, в волосах застрял мусор, подол платья измят, грязен и кое-где порван. И нахлынувшая было радость — жива, мгновенно сменилась злостью — его невесту держал за руку какой-то молодчик.
Леон никогда не замечал за собой жестокости. Не он жесток — жизнь жестока. Если выбрал путь защиты добра, глупо прятаться за щиты добродетели. Убийцу и насильника остановит пуля или петля, вора перевоспитает холод северных лесов и работа на свежем воздухе. Не перевоспитают? Тогда палач накинет веревку на шею, отправляя грешную душу на суд богов.
Но сегодня что-то пошло не так. Он впервые ощутил, как тьма окутывает сердце, как застилает глаза, а рука тянется за револьвером. И с ужасом осознал, что сейчас его не остановят ни свидетели, ни страх возмездия, но в тот момент, когда он уже был готов встать по ту сторону закона, девушка обернулась, и слезы в ее взгляде кипятком стыда обожгли его душу. Он не знает, что ей довелось пережить, с кем столкнуться, а собрался устраивать резню?!
