Не сразу до меня дошло, кто именно меня обнимает и поит виноградным соком, а дядя смотрит на нас с ехидцей.
Я шарахнулась в сторону. Облизала обожженные губы. Кожа под платьем там, где прикасалась мужская рука, горела. И чтобы скрыть смущение, ринулась в наступление.
— Вы разговаривали? О чем?
Я четко уловила любимое дядино «щенок», прежде чем распахнуть дверь, и теперь мучилась любопытством, в чем провинился мой жених.
— Конечно, о тебе, — улыбнулся Леон, и его улыбка лаской коснулась моего лица. Я с недоверием посмотрела на мужчину, точно увидев впервые. Во взгляде не было жесткости, не было желания убить, не было ледяного презрения к сбежавшей невесте-воровке, наоборот, в нем читалась нежность. И мое сердце дрогнуло, удивившись, вот только доверия палачу его величества у меня не было. «Притворяется», — решила.
— Дядя? — повернулась к Хасселю.
— Раз ты все равно уже проснулась, — дядя со вздохом отставил в сторону стакан, — предлагаю поговорить. Леон, попросишь организовать нам чай?
Леон кивнул, исчез за дверью, но скоро вернулся. Я едва успела застегнуть платье, поправить волосы и вытереть слезы одолженным Хасселем платком.
— Начнем сначала, — дядя расслабленно откинулся на стуле, прикрыл глаза.
— Сначала? — повторила, бросив испуганный взгляд на жениха. Сначала — это с моего воровства, обвинения отца в измене, бегства и моих извинений. Ничего нового для меня и, подозреваю, Леона. Кому интересны лепетания: «Ой, простите, я мимо комнаты проходила, случайно заглянула, а там он… Черный, кожаный и такой привлекательный своими, точнее, вашими секретами».
Леон сидел с прямой спиной, напряженный и не стремился мне помогать. Если бы не его присутствие, я бы честно выложила дяде все, но сейчас стыд сковывал мою откровенность.
— Сначала, — проговорила задумчиво, — а как, скажи, Хассель, ты очутился во Фракании, хотя отправлялся на юг Эйфии? И что делал в том, хм, доме? И кто были те люди с тобой?
Дядя мигом «проснулся», подарил мне негодующий взгляд: «Ах, племянница, опять за чужие проблемы прячешься», откашлялся и перевел взгляд на Леона.
Тот пожал плечами, но неожиданно меня поддержал:
— Мне тоже интересно, не будет ли у вас осложнений? Вы же были вынуждены прервать важную встречу.
Дядя помрачнел, отбарабанил пальцами по столешнице бравурный марш, оглядел затаившихся нас тяжелым взглядом.
— Вот как, — пробурчал, с тоской посмотрел на недопитый стакан и понизил голос, придавая вескость словам: — Я вижу, решили поиграть в секреты. Хорошо. Отложим откровенный разговор до того, как нас вынудят к нему осложнения.
— С моей стороны их не будет, — поспешил заверить его Леон, — завтра покинем страну. Твои вещи, Шанти, — я мысленно поморщилась — не успели познакомиться, а уже «Шанти», — доставят утром из пансиона. Вечером отходит пароход, ты еще успеешь купить подарки родным.
Хотела съехидничать: «Подарки тем, кого ты не успел арестовать», но промолчала.
Открылась дверь, и на пороге возник дэр Розталь с чайником в руках, а сзади, с подносом, перетаптывался один из похитивших меня бандитов.
Визг ударил по ушам, поднос с грохотом рухнул на пол, а я, сама не знаю как, очутилась за спиной вскочившего Леона. Дэр Розталь побагровел, но чайник держал крепко, а вот бандит, уронивший поднос, застыл с револьвером в руках, поводя им из стороны в сторону, явно в поисках мишени. Под его сапогом звучно хрустнула половинка чашки. Один лишь дядя остался сидеть за столом.
— Так-так, — произнес он, когда тишина стала уж слишком многозначительной.
— Да-да, — невпопад согласился с ним предатель Розталь.
— Кажется, одним секретом стало меньше, — заключил дядя и залпом допил жидкость из стакана.
— Милейший, — обратился он к бандиту, — уберите осколки и принесите новые чашки. Шанталь, хватить прятаться за спиной молодого человека.
Бандит вопросительно посмотрел на моего жениха, тот кивнул, и мужчина, спрятав револьвер, ногой замел осколки в угол, подобрал вазу с печеньем и удалился, хлопнув дверью.
— Но он, — я ткнула пальцем в оставшегося дэра Розталя.
— Работает на корону, — пояснил дядя, — а тот, который уронил поднос, работает на твоего жениха.
— А-а-а, — выдала я, буквально падая обратно на стул.
— Дорогая, — закудахтал дэр Розталь, осторожно приближаясь к столу маленькими шажками, — вы решили, что мы враги? Что причиним вам вред?
— Я должна была думать иначе, увидев вас в этом доме? Или мне должно было прийти озарение свыше, что меня привезли к жениху? — выпалила я, ощущая, как в груди печет от гнева.
— Прости, — мужская ладонь накрыла мою руку, сжала, — я отдал распоряжение ничего тебе не говорить. Мы должны были проверить… — он осекся и не стал продолжать.
А я вспомнила череп, трех мертвецов и с горечью кивнула, высвобождая руку. Мне тоже нужно будет многое проверить, прежде чем начать доверять тебе, Леон.
Мы молчали, точно заговорщики, связанные и в то же время разделенные тайной.
Если я в доме жениха, значит, дневник здесь. Что же… одной головной болью меньше. Я потерла виски, сдержала зевок. Дэр Розталь тихо обсуждал с Леоном завтрашний день. Билеты на пароход, мои вещи из пансиона, возвращение какого-то Чарнеца с докладом, а я смотрела на них и ощущала себя глупой овцой, которую первый раз выпустили из загона, и она рванула на поле, считая себя свободной и не замечая пастуха, едущего следом.
Жизнь, которую я счастливо наблюдала из окна кареты или из окна бальной залы, жизнь, которую знала по рассказам девочек из пансиона, по сплетням слуг и романам, вдруг оказалась другой. В ней было поровну хорошего и плохого, нет, все же хорошего больше. И если глупая овца желала стать по-настоящему свободной, ей следовало отрастить зубы, когти и поумнеть. Уроки взрослых, казавшиеся раньше занудной истиной, вдруг обрели новый смысл. Наверное, для того чтобы их понять, следовало окунуться в жизнь с головой.
— А вот и чай, — радостно потер ладони «проснувшийся» дядя. Отобрал поднос у бандита, расставил чашки, налил чай, многозначительно переглянулся с дэром Розталем и вышел с ним за дверь.
То, чего я боялась, свершилось — мы с Леоном остались одни.
— Чтобы ты знала, я тебе не виню, — тихо проговорил мужчина. Я упорно смотрела в чашку с чаем. За прошлые дни случилось столь многое, за что меня стоило не винить, что я терялась, простили ли меня скопом или по отдельности. И больше всего вызывал затруднение вопрос, как вести себя с женихом: кидаться с обвинениями, уходить в оборону или пытаться вести переговоры.
— Шанталь, — позвал он, — я хочу знать, что случилось вчера.
А я-то как хочу знать. До сих пор теряюсь в догадках, кто чудовище: я или дневник. Для успокоения совести, решила, что убийца — дневник. Потому как считать себя виновной в смерти трех человек слишком даже для меня.
