— Вас послушать, так за помощь в заговоре я должен его наградить?
— Нет, конечно, но не судите строго. Прошу, — я села в постели, сложила руки на груди.
Я верно сошла с ума, уговаривая палача отменить приговор, но бордель, дядя, побег, казалось, сблизили нас.
— Я хочу знать, почему ты сбежала?
Вопрос был сух и отдавал тюремным холодом, а я… смотрела на его профиль, столь знакомый по серебрушкам, и начинала злиться. Истинный дэршан должен был уже простить девушку и самому попросить прощение. Но этот твердолобый упрямец и не думал вести себя благородно.
Вот что я могла ответить? Что батюшка обещал выдать замуж лишь по моему желанию? Что бежать не планировала? Что вообще ничего не планировала, в голове были лишь хаос и злость. Что злость привела в гостевую комнату и подтолкнула заглянуть в сумку?
Если бы не дневник, я бы не решилась уйти в ночь, а согласилась на сделку. Порыдала, но согласилась в надежде, что возвращение дяди вернет мне свободу.
Признаться, что испугалась оказаться за решеткой за кражу? Что ударилась в бега, чтобы не навлечь его гнев на семью? Да, логики в моих словах было мало, но что делать, если в тот момент логика позорно удрала, предоставив хозяйке выкручиваться самой.
— Я не хотела убегать, — говорила тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал, — просто…
— Просто, — передразнил он меня, — кто-то испугался расплаты. Тебя не учили, что лучше признаться, чем убегать от наказания?
Я выразительно фыркнула, не соглашаясь. Весь мой жизненный опыт показывал, что признания хороши, если тебя застали на месте преступления или если совесть требует повинной головы. Если же угроза наказания перевешивает доводы совести, то лучше промолчать.
— Шанти-Шанти, — Леон укоризненно покачал головой, — ты хоть понимаешь, что влезла в разведывательную операцию, привлекла к себе внимание серьезных людей, испортила печать защиты, и теперь на тебя завязана непонятная магическая сущность с дурным чувством юмора?
Мне вспомнился череп, и я невольно поежилась. Что и говорить, тварь была жуткой. Но именно она спасла мне жизнь, убив людей в подвале. Так что ради справедливости стоило признать — вреда мне она не принесла.
— Мне жаль, — призналась честно, — что испортила вам операцию.
— И только? — вскинул он брови.
Я пожала плечами. От меня ждали извинений, и будь я умнее, уже давно посыпала бы голову пеплом, признавая свое ничтожество. Попутно прошлась бы по достоинствам жениха — мужчины обожают лесть — и получила бы прощение. А может, заработала бы одобрительное потрепывание по голове: молодец, хорошая девочка.
— Если вы ждете извинений за побег — их не будет, — мой голос окреп от злости, — как и извинений за то, что без спросу взяла ваш дневник. Сами виноваты. Нечего невесту шантажом склонять к замужеству. Это неэтично и незаконно.
— Обвиняешь? — прорычал Леон, явно выходя из себя. — На закон ссылаешься? А проклятие ты тоже по закону накладывала?
И он повернул наконец свое лицо ко мне, ткнув пальцем в щеку, где алыми полосами пламенел рисунок цветка — печать бездны, как ее прозвали в народе.
Проклятия бывают разными. Как гласил учебник истории, в темные времена, когда маги правили людьми, получить проклятие было все равно, что заболеть простудой. Взглянул косо на мага — и вот тебе подарок: от чесотки, поноса до хронического невезения. А печать — предупреждение для окружающих, что беднягу десятой дорогой обходить надо.
И как жениха угораздило? Магов теперь у нас рад два и обчелся, да и наложение проклятия карается строго. От пяти лет заключения до казни.
Так стоп. Что он сказал? Я похолодела, потому как до меня дошел смысл его фразы.
— В-вы в своем уме? — вскочила с кровати, мигом забыв и про помятое платье, и расстёгнутые на лифе пуговицы. — Интересно как? Даже если я хотела вас проклясть, не смогла бы. Я — не маг!
— Мне, знаешь ли, это тоже интересно, — темные глаза жениха стали черными от ярости. Он поднялся, нависнув надо мной, и я невольно сделала шаг назад. Очень хотелось пискнуть и спрятаться под кровать, — но твой дядя уверен — это твоих рук дело.
Дядя? Уверен? Дело — дрянь. Хассель ошибается редко.
— И ты признаешь, что хотела меня проклясть? — его пальцы ухватили меня за подбородок, глаза поймали взгляд, и я замерла испуганным кроликом.
Так что я там собиралась делать? Пискнуть и под кровать? Самое время приступать к столь замечательному плану.
— В-вас? Проклясть? Никогда!
— Врешь!
— Дарьеты не врут, — оскорбилась я, приподнимаясь на цыпочки, потому как стальные пальцы все выше задирали подбородок.
— Конечно, — саркастически улыбнулся Леон, — лишь немного приукрашают. А сейчас ты снимешь это украшение, ясно?
Кивать я не могла, поэтому хлопнула глазами в знак согласия. Я сейчас что угодно пообещаю, лишь бы это чудовище от меня отстало. Совсем с ума выжил. Мало мне своих прегрешений, теперь еще и в чужих обвиняет.
Леон внимательно вгляделся в мое лицо, ища там что-то. Видимо, раскаяние и страх.
Потом провел пальцем по скуле, очертил линию губ, пробормотал невнятно о персике и бархате — ну точно сумасшедший — и отпустил.
Я тут же шагнула назад, плюхнулась на кровать и выставила между нами подушку. То еще оружие, зато вцепившиеся в нее руки не будут дрожать.
Мой жених — проклятый! Он и до этого не отличался милосердием и выдержкой, а теперь злющий, точно тварь бездны. И все же странно, почему дядя утверждает, что проклятие — моя вина. И какова его природа? Невезение? Чесотка? А хоть бы все вместе с поносом.
— Что же ты? — насмешкой ожег меня взгляд Леона. — Или умеешь только сбегать? Так же проще, Шанти. Натворила дел — и в бега, а там пусть разбираются, как могут.
Я никогда и никого в жизни так не ненавидела, как сейчас Леона. Он прав, но кто его просил быть моей совестью!
— Ты!
Подушку он отбил. Руку перехватил, крутанул, прижав спиной к своей груди.
— Мы уже на ты? Какой прогресс в отношениях! — жаркий шепот щекотал щеку. — И что ты можешь без черепа, дорогая?
«Дорогая» могла многое. Например, ударить по голени или ткнуть локтем в живот, но почему-то продолжала стоять, ощущая, как сзади прижимается мужское тело, слыша, как в его груди стучит сердце, и чувствуя, как пальцы на запястье вдруг разжимаются и начинают рисовать узор на коже.
От окна тянуло утренней прохладой, и в комнате было свежо, но я не ощущала холода. Стояла, впав в оцепенение. Одной рукой Леон прижимал меня к себе, второй огладил шею, коснулся пальцами щеки, вызывая внутри целую волну новых чувств. Столь новых, что разобраться в них было невозможно. Я и не стала. Стояла, настороженная, готовая в любой момент ответить на угрозу, но Леон не спешил что-либо предпринимать. Его дыхание сделалось глубже и чаще, точно мужчине не хватало воздуха.
