Но разве его самопожертвование не говорит само за себя? Впрочем, жизнь не строится на подвиге, мы строим ее на бесконечно однообразных делах, среди которых вряд ли будет уместно ежедневное спасение моей жизни. И что тогда? Завтраки, обеды, ужины. Его работа, мое отсиживание дома. Сможем ли мы сохранить наши отношения? Я задаю правильные вопросы, но сейчас мне не хочется получать на них ответы. Хочется верить, что мы справимся, если останется это «мы».
— Расскажи о себе, — попросила.
— Отец погиб два года назад. Несчастный случай, — Леон помолчал, и я ощутила, как сердце кольнуло его болью, — моя мать приходится родной сестрой жене дяди императора. Не такое уж близкое родство, чтобы там не думали в свете. Еще у меня есть младший брат. Ему пятнадцать. Настоящий шалопай. Мечтаю, когда он, наконец, подрастет и доставит достаточно хлопот матери, чтобы та перестала вмешиваться в мою жизнь.
Я улыбнулась — матери все одинаковы. Потом вспомнила, что речь идет о будущей свекрови и разом стало не до смеха.
— Работа… Как ты знаешь, я работаю в службе защиты и безопасности граждан, мы отвечаем за внутреннюю безопасность страны.
— Шпионов ловите?
— Не только, — теплота в голосе Леона исчезла, и я поняла, что придется постараться, дабы отвоевать хоть какое-то место в жизни мужа, сейчас целиком и полностью отданное работе.
— У нас тяжелые времена, Шанти. В стране растет число недовольных, и не все из них готовы сидеть дома и ругать власть. Кто-то берет в руки оружие и выходит на улицу.
— Мой отец тоже среди них? — спросила еле слышно.
— Твой отец — неплохой человек, но слишком доверчив. Его использовали, прости, что говорю это, но ты заслуживаешь правды.
— И что с ним будет?
— Выплатит штраф, подпишет пару бумаг о запрете покидать страну в течение трех лет, внесет внушительный взнос на благотворительность и будет жить дальше. Шанти, — его пальцы пробежались по моей шее, вырисовывая на ней узоры, и мысли в моей голове тут же потекли, точно расплавленное олово, — у нас есть рыбы крупнее твоего отца. Не переживай, я не допущу, чтобы с твоей семьей случилось что-то плохое. К тому же, теперь они и моя семья.
Громкое покашливание от дверей заставило меня отпрянуть от Леона. Наткнувшись на прямой взгляд дяди, я смущенно покраснела и пискнув:
— Мне пора, — сбежала.
Моим щекам срочно требовался холод, а голове — свежий ветер. Слишком стремительно ворвались в мою жизнь новые чувства, погрузив в полную растерянность. Что делать? Как себя вести? Моя храбрость точно осталась в каюте рядом с Леоном.
Хочу я быть рядом с ним? Однозначно — да. Впервые за последнее время я чувствовала себя в безопасности. Рядом с Леоном было хорошо и спокойно. Но все наши встречи неизменно заканчивались ссорами. Мое и его упрямство… Кто первый начнет схватку?
Бездна! Откуда этот рой сомнений? Я его люблю. Люблю ли я его? Как понять, если никогда раньше не любила мужчину?
Я прикрыла глаза, крепче вцепившись в поручень. Море слегка штормило, и пароход трудолюбиво взбирался на волну, чтобы потом рухнуть вниз, вздымая фонтаны белых брызг пены.
Моя жизнь так похожа на шторм. И сейчас меня, точно утлую лодчонку, бросает от холода сомнений, до жара твердой уверенности в чувствах.
Спросить совета? У кого? Ракель? Нет-нет, только не это. Момент вчерашней близости прошел, и сегодня, уверена, меня ждут лишь насмешки.
Дядя? Я хмыкнула, но потом задумалась. Почему бы и нет. К тому же кто-то задолжал откровенный разговор.
Дядю я подкараулила в коридоре. Дождалась, когда он покинет каюту и решительно заступила дорогу.
— Шанти? Вижу, тебе уже лучше. Я рад.
— Я тоже рада, что ты не пострадал ни вчера, ни тогда, в борделе.
В дядиных глазах мелькнуло изумление, он смутился и начал пятиться, отступая. Позволить ему удрать от вопросов?
— Я верила тебе, — бросила в лицо накопившуюся обиду. Верила — он ищет сокровища и охотится на хищников, верила — сражается с плохими людьми, а не пьет с ними по борделям. Его рассказы о чужих странах стали лучшими воспоминаниями в моей жизни. Он был единственный, кто серьезно воспринимал мои детские проблемы и желания. С ним можно было забыть, что ты — благородная дарьета и перестать вести себя точно разряженная в кружева кукла.
Но что мне делать с сегодняшним дядей, который оказывается то ли бандит, то ли непонятно кто?!
Дядя обреченно вздохнул, задумчиво пожевала нижнюю губу и подхватил меня под локоть:
— На верхней палубе у кормы есть уютное место, там нам никто не помешает поговорить.
На палубе стояли несколько пустых столиков с плетеными креслами, за стойкой бара скучал, нахохлившись, официант. Сильный ветер, темные тучи и шторм разогнали пассажиров по каютам, на палубе были только ветер и мы.
Дядя усадил меня за столик, сходил за пледом и чашкой кофе. Себе он взял коньяк.
— Мне давно следовало с тобой поговорить, Шанталь. Долго собирался, да? — он приподнял бокал и залпом опрокинул в себя коричнево-золотую жидкость. — Взрослым порой трудно смириться, что дети уже выросли и к ним нужно относиться по-взрослому. Вот смотрю на тебя, а вижу маленькую девочку, которая сбежала из дома и скиталась с цирком. Ты ведь даже участвовала в представлении?
— Теперь мне до старости эту историю вспоминать будут? — проворчала я. — Всего лишь раз и вышла на сцену, поднести корзину гимнастке.
Дядя усмехнулся, махнул официанту: повторить.
— Ты тогда отлично сыграла роль сироты, сбежавшей из дому от злой тетки.
— Ты о чем? — нахмурилась я, потому как не любила вспоминать тот поступок. И пусть я была зла, но меня не оправдывает то, что назвалась сиротой при живых родителях.
— Талантом лицедейства ты пошла в меня. Мне приходится играть много ролей в жизни.
Это я поняла и без его слов, как поняла, что меня сейчас убалтывают, наводят туман и всячески пытаются оставить без правды.
— Скажи, дядя, ты — бандит? — спросила напрямую.
Дядя подавился коньяком, закашлялся и вытаращился на меня ошарашенным взглядом.
— Поверь, я буду любить тебя, даже если ты окажешься вором.
Дядя засипел, схватился за горло и начал синеть лицом.
— Я… это будет непросто, но я пойму и прощу, даже если ты будешь убийцей, только маме не говори, хорошо? Боюсь, она не сможет больше принимать тебя в доме, а мне… — опустила взгляд, — мне будет тебя не хватать.
— Все! — булькнул дядя, хватаясь за сердце. — Хватит! Не могу больше! И откуда только эти грязные мысли о родном дяде в твоей голове?! О как низко я пал! Собственная племянница считает меня то ли убийцей, то ли вором. Но чем, скажи на милость, я заслужил столь суровый приговор?
