— Почему затихла?
Почему-почему… Думаю, то ли целителям сдавать жениха, то ли идти каяться императору.
— Долго ждать? Для меня тоже каждый день станет пыткой. Не бойся, я уже придумал тридцать пять причин похитить тебя у семьи и сбежать туда, где нам никто не помешает.
Его рука, словно подтверждая сказанное, прошлась, оглаживая спину, задержалась на пояснице, но ниже спускаться не стала. Дыхание перехватило, и я с трудом вспомнила, как дышать. В платье стало жарко, точно мы внезапно перенеслись в пустыню.
Мне срочно надо придумать тридцать пять причин отложить свадьбу на принятый в обществе срок. Полгода достаточно для соблюдения приличий.
Пальцы Леона легко пробежались по спине вверх, коснулись обнаженной кожи на шее и зарылись в волосах. Я окончательно забыла, как дышать, а жар начал распространяться по всему телу, словно пустыню перенесли внутрь меня.
Три месяца. Хорошо, я согласна на этот, на грани приличия, срок. Можно сочинить статью о долгих, предшествующих помолвке встречах и трогательной любви. Никто не поверит, но традиция будет соблюдена.
— Нам не позволят…
— Мне не нужно ничье позволение, — мое лицо приподняли за подбородок, заглянули в глаза, — чтобы назвать тебя своей. Двадцать дней и ни днем больше.
Я облизала пересохшие губы, и взгляд Леон потемнел.
— Три месяца, — прошептала, не в силах отвести взгляд от его глаз, точно некая сила протянула между нами невидимые нити.
— Упрямая, — выдохнул мне в губы Леон, мягко коснулся их, чтобы затем, точно сорвавшись, впиться обжигающим поцелуем.
— Три месяца, — повторила, когда снова смогла дышать.
— Ты вернешься в городской дом и не станешь избегать наших встреч. Я хочу видеть тебя каждый день, без каких-либо отговорок.
Я сжала зубы, выдыхая. Кажется, нет, я абсолютно уверена, какая пара станет самой популярной в следующем сезоне. И почему мне так предвкушающе весело, от мысли, что свет будет шокирован?
— Я тебя не испугал? — спросил Леон, очерчивая линию моих припухших губ.
С некоторых пор меня пугали исключительно черные кожаные дневники, черепа под обложкой и маги.
Покачала головой, и Леон снова притянул к себе, чтобы поцеловать.
— Тогда завтра возвращаем тебя домой, послезавтра устраиваем семейный обед и объявляем дату свадьбы.
Этот мужчина точно не привык терять времени даром.
— Три месяца, — упрямо тряхнула головой.
— Посмотрим на твое поведение, — туманно ответил Леон, провел рукой по волосам, закрутил на палец выбившийся локон, вздохнул: — Настоящее золото. Я чувствую себя богачом, готовым не спать ночами и охранять его.
Его руки легли на спину, прижали к себе, и я охнула от вспыхнувшего в теле пожара.
— Ты — словно огонь в моих руках, — с нескрываемым удовлетворением заметил Леон и добавил с тяжким вздохом: — Будет трудно удержаться от тебя на расстоянии, но я попробую.
И поцелуем заглушил готовое сорваться с моих губ: «Три месяца».
Родина встретила нас хмурым небом и мелким дождем. Серое небо лохматилось тучами, дул пронизывающий ветер. Весна у нас не столь приветлива, как во Фракании, но я с удовольствием вдохнула стылый воздух, плотнее закутываясь в теплый плащ.
Мой багаж остался на той стороне моря, сохранились лишь драгоценности, которые я упрятала в поясной кошель. Повезло, на пароходе работала швея, и у нее нашлось несколько вариантов готового платья, которые она быстро подогнала по моей фигуре. Плащ был велик, вдобавок еще и мужской, и приходилось придерживать полы, чтобы они не волочились по мостовой. Но все эти неудобства меркли перед фактом: я — дома.
Больше недели назад я покинула Рильсгар, чтобы вернуться целой и невредимой в компании жениха, дяди и Ракели. Вернуться повзрослевшей, почти замужней дарьетой. Вернуться влюбленной дарьетой…
Столичный экспресс ждал, чтобы отвезти нас в столицу. Впереди были непростые три месяца подготовки к свадьбе, и меня заранее сводили с ума светские визиты, представление семье и, бездна, обязательное посещение императорского дворца. В такие моменты невольно начинаешь завидовать простым смертным.
— Дарьета ВанКовенберх?
Я не сразу поняла, что мужчина в синем мундире обращается ко мне.
— Да, — кивнула.
— Прошу следовать за нами, — он приглашающе махнул рукой. За его спиной стояло еще пятеро в форме службы безопасности дворца.
Я еще не понимала, что происходит. Обвела беспомощным взглядом зал таможенной службы, но служащие, как один, уткнувшись в бумаги, делали вид, что ничего не происходит.
— В чем дело? — мою руку предупреждающе сжали, а потом и вовсе задвинули к себе за спину.
— Дэршан ВанДаренберг, — вежливо поклонился офицер, — нас предупредили, что вы попробуете вмешаться. По личному приказу императора мы должны сопроводить дарьету в казематы.
Я вздрогнула. Сзади выругалась Ракель.
Казематы. Тюрьма. Мамочки, что происходит?! Личный приказ императора?
Мысли ледяными струями бились внутри, заставляя дрожать.
— В чем ее обвиняют? — голос дяди звучал внешне спокойно, но мужчины почему-то напряглись, где-то щелкнул взводимый курок. Ближайший к нам служащий сполз со стула, исчезая под столом.
— Дарьету обвиняют в тройном убийстве, совершенном на территории государства Фракании.
Кто-то ахнул. Сзади послышался топот, хлопнула дверь, и помещение таможенной службы стремительно опустело.
Убийство. В памяти всплыли три трупа на полу, запах горелого мяса. Стылость превратилась в лед. Я ничего не чувствовала, кроме холода.
Кто сказал, что в жизни можно избежать возмездия? Кто сказал, что я не виновна в их гибели? Смерть всегда остается смертью, какие бы причины к ней не привели.
— Не бойся, ты никуда не пойдешь, — прошептал, чуть оборачиваясь ко мне, Леон.
Вот этого я боялась больше всего. Боялась, что трупов станет больше, чем три. Их и так гораздо больше, но если на пристани у нас были свидетели, то кто докажет мою невиновность на хуторе?
Наивная, решила, что оставила все неприятности по ту сторону моря? А они, оказывается, поджидали дома. Но жалеть себя я буду потом, в тишине камеры. Сейчас главное не допустить, чтобы Леон вмешался, и в казематы мы отправились вдвоем, нет вчетвером, дядя с Ракель вряд ли останутся в стороне. Это мое дело, моя вина, отвечать тоже мне.
Рука выскользнула из его ладони, я шагнула вперед. Сердце сдавило болью, пришлось прикусить губу и напомнить себе — ему есть, что терять. А глупая дарьета не так много значит для этого мира, мое исчезновение ударит лишь по семье.
— Шанти! — Леон попытался задержать, но я была уже около офицера.
