А еще исключительно важным становятся ее слова, взгляд, то, как она хмурится, как улыбается, как доверчиво прижимается и заглядывает в глаза. Хочется заключить в объятия, защитить от всех бед и сделать счастливой.
Леон тепло улыбнулся, и друг с удивлением всмотрелся в непривычно мягкое лицо друга.
– Смотрю на тебя и завидую, – с раздражением проговорил Шонраж, отпивая из бокала. Внезапно его лицо просветлело, и он щелкнул пальцами: – А вот возьму и женюсь. Матушка будет счастлива… Давно меня о внуках просит.
Жениться Шонраж собирался регулярно, как правило, после очередного скандала с матушкой. Поэтому к идее друга Леон отнесся спокойно. При одном упоминании о храме и брачной церемонии Шонраж бледнел, покрывался потом и резво покидал возлюбленную. Свою свободу он ценил больше любовных чувств.
– Ты будешь сегодня на приеме у ВанКрайбергов?
– Не пропущу, – кивнул Шонраж, – должен же я оказать опальному дэршану моральную поддержку. Во дворец когда собираешься?
– Когда позовут, – зло прищурился Леон и засобирался: – Прости, пора бежать. Мы должны быть на шаг впереди.
Они обнялись, и Шонраж, глядя в глаза друга, серьезно предложил:
– Если будет плохо, свяжись со мной. Организую вам обоим выезд из страны. Купишь домик на берегу океана, заведешь живность, начнешь курить трубку и провожать закат бокалом вина. Подумай, не так уж и плохо, а?
– Спасибо, учту. Но, прежде чем удрать, хочу побороться за свою жизнь и жизнь Шанталь. Да и не отпускает меня мысль – маги что-то затевают. Я, как и ты, давал клятву – заботиться о благе страны. Пусть она и считает меня предателем, любить я ее от этого меньше не стану.
– Упрямец, – покачав головой, проговорил Шонраж в закрывшуюся за Леоном дверь, – но пути отхода я все же подготовлю.
Глава четырнадцатая
Дядя с Ракель недавно покинули дом, перед этим взяв с меня обещание, что я не выйду из комнаты и дождусь Леона. В доме остался слуга, а на улице, нервируя, слонялись двое мужчин, совершенно бандитского вида. Меня заперли и осознание собственной беспомощности жутко злило. И ведь никто даже не соизволил посвятить в готовящийся план!
Время тянулось ужасающе медленно. В последние дни я привыкла к его бешеному темпу и теперь откровенно маялась от безделья. Успела успокоиться от разговора с Ракель, принять снадобье, понервничать о том, что меня ждет у ВанДаренбергов. Немного взгрустнуть от внешнего вида: волосы короткие, платье чужое, лицо бледное, разве что глаза лихорадочно горят – вот и все, что осталось от прежней красоты. Ощутить, как внутри разрастается чувство пустоты – мне срочно требовалось увидеть одного человека, а этот бессовестный изволил оставить молодую жену сразу после брачной ночи. Такой ужасный поступок требовал мести. И какое-то время я развлекалась, придумывая коварные планы.
– Шанти.
На плечи легли, обнимая, теплые руки. Я успела настолько глубоко задуматься, что не заметила, как он вошел. Обернулась, окинула мужа обеспокоенным взглядом, потом шагнула и прильнула к широкой груди.
– Маленькая моя, – растроганно донеслось сверху, волос коснулось горячее дыхание, – соскучилась?
Горло перехватило, и я просто кивнула.
– Обещаю всегда быть рядом. Даже если уйду по делам, мысленно буду вместе с тобой. Согласна терпеть рядом с собой такого зануду?
Фыркнула, показывая, что самокритику оценила. Вздохнула, вспоминая заготовленную речь. Отстранилась, и Леон посерьезнел, проникнувшись моей решимостью.
– Леон, послушай. Понимаю, ты хочешь меня защитить, но я не могу сидеть взаперти и ждать своей участи. Это очень страшно смотреть на дверь и не знать, кто войдет в твою комнату. Прошу, не оставляй меня в неведении. Ты говорил, тебе требуется не только жена, но и соратница, так почему ты и дядя ведете разговоры лишь за закрытыми дверьми?
– Подслушивала? – прищурился мужчина, и я ощутила холодок его недовольства, но отступать не собиралась. Гордо вскинула подбородок, смело встретила взгляд серых глаз.
– Я не слепая и не глухая.
– Ты – лучшая, – светло улыбнулся этот самый невозможный из мужчин, – моя храбрая девочка. Позволь мне защитить тебя, а когда опасность минует – я отвечу на любые твои вопросы.
Поджала губы, показывая, что обещаниями и комплиментами меня не купишь.
– Это опасно, Шанти. К тому же я не хочу забивать твою голову домыслами, а приличной версии у меня нет. Хорошо, – сдался он, видя упрямое выражение моего лица, – обещаю, поговорим завтра. Сегодня, прошу, будь собой и не пугай родных. Договорились?
Я нехотя кивнула.
– Тогда едем. Нам должны были очистить путь. Ах да, прости, забыл.
Он поймал мою ладонь. Приложился губами, а потом быстро надел на палец увесистый перстень-печатку с выгравированным на золоте гербом.
– Фамильный, – подтвердил мою догадку муж, – прошу, не снимай. На него накладывали защитные чары еще в довоенные времена.
Я покрутила на пальце тяжелый перстень, ощутив, как нагревается от моей кожи прохладный металл. Я готова его носить, если кое-кто перестанет скрывать от меня правду, иначе придется искать ответы самой.
– Дарьета, – Тарлис постучал в кабинет и получил позволение войти, – прибыл ваш сын.
Фэльма вскинула голову, оторвавшись от бумаг. С момента спешного отъезда-бегства сына она переехала жить в его особняк.
– Один?
– Нет, с ним девушка, – Тарлис осуждающе поджал губы. В его время девушки не приезжали в чужой дом без надлежащего сопровождения.
– Вот как, – Фэльма потерла виски. Если она права – бездна, пусть она ошибается, – то сын все-таки нашел ту девушку. Внутри всколыхнулась злость. Безумец! Сломать свою жизнь, карьеру ради какой-то там… Император просто так не оставит без внимания самоуправство родственника. Исключительно из зависти – кому-то можно по любви, а ему нет – не простит. И что тогда? Отставка, опала или что-то более серьезное? Но эти вопросы она задаст сыну наедине, а пока надо идти встречать гостью.
Идя по коридору, дарьета ВанДаренберг мельком бросила взгляд в зеркало. Недовольно скривилась – третья бессонная ночь оставила свой отпечаток в виде покрасневших глаз и серого оттенка кожи. Сейчас возраст проглядывал сквозь усталость, и Фэльма нашла еще один повод для недовольства.
Она мысленно прокрутила будущий разговор, поймала себя на том, что нервничает. Не чувствовала она уверенности в том, что ей удастся убедить сына отступить, и это заставляло женщину хмуриться, кусать губы, ловя на себя удивленные взгляды дворецкого. Тот впервые видел хозяйку настолько расстроенной, что она позволяла эмоциям пробиваться сквозь маску.
Перед выходом в холл Фэльма замедлила шаг, перевела дыхание и, нацепив на лицо маску радушия, шагнула в круглый зал. Около лестницы, ведущей на второй этаж, стояли двое. Сына она узнала сразу, осмотрела с жадностью, и сердце отозвалось радостью – жив, здоров, и только потом взгляд скользнул вбок, на спутницу Леона. Вскользнул и замер, натолкнувшись на ответный взгляд.
