Однако вопреки ожиданиям никакого разноса не последовало. Что-то пометив у себя в блокноте, Рожественский сказал: «Вам придется все это повторить сейчас на совещании в Посьете», после чего занялся выяснением бытовых подробностей у капитана первого ранга Цывинского, уже давненько тут обретавшегося, продолжая делать пометки.
На совещании мичман выступил. Сказал все, как сам слышал. Потом спокойно отвечал на нападки местного командования. Ему было уже все равно, и никакой робости перед бородатыми полковниками и их генералом он не испытывал совершенно. А после ждал окончания совещания уже на улице, находясь на пределе нервного напряжения.
Но приказа о списании так и не последовало, а все санкции ограничились спокойно брошенным наместником между делом: «Озаботьтесь подъемом катера. На полигоне имеется все, что для этого нужно, а потом приедете поездом во Владивосток. И сразу доложитесь по команде. А «епитимией» для вас будет попутная ревизия состояния узкоколейки. И не халтурить! Сами решайте, у кого уроки брать, но чтобы отчет был объективный. Ни мне, ни другим проверять некогда! Постарайтесь успеть до того, как снова в море пойдем!»
Зато за час до этого на том самом совещании в штабе Порсьетского отряда Зиновий Петрович «рвал и метал». Мичману с его лавочки все было слышно. Интенданта полковника Броцкого приказал арестовать и отправить на броненосец, едва он явился, Начальника инженерного корпуса, присланного из Владивостока после скандального визита в залив «Громкого», в чьи обязанности входил контроль за строительством дороги и укреплений, отчитал и объявил выговор. Генерала Щупинского, пытавшегося что-то возражать, даже не стал слушать, потребовав отчет о ходе возмещения утраченных стройматериалов, а также о степени готовности оборонительных сооружений. Досталось и всем прочим сухопутным начальникам.
Наконец начав успокаиваться, Рожественский потребовал коляску и толкового сопровождающего для осмотра береговых укреплений, а здесь приказал продолжать без него, после чего убыл заканчивать инспекцию. Все резкие выпады начальника Посьетского отряда, требовавшего в свое распоряжение десантные роты с броненосцев и часть их артиллерии, остались без внимания. В итоге Щупинский и Рожественский расстались крайне недовольные друг другом.
После отъезда наместника с эскортом был объявлен небольшой перерыв. Все вышли из здания штаба на воздух. Армейские молчали и нервно курили папиросу за папиросой, а флотские, оказавшись сразу в сторонке, поскольку остальные перетекли от них подальше, тихо переговаривались между собой, отмечая, что разговоров в таких тонах уже давно не бывало. Видать допекло!
На продолженном совещании офицеры из штаба наместника ознакомили старших офицеров гарнизона залива Посьет с уже довольно давно применявшимися инструкциями для персонала всех береговых постов, а также стандартными и обновленными правилами обмена информацией
16. Как выяснилось, ничего подобного в Посьете не было, что всех удивило. Обязали их составить графики учений, разъяснив, как и для чего это нужно делать.
Армейское руководство просило о пополнении службы береговой обороны залива обученными сигнальщиками с кораблей. Иначе в реальные сроки дела не исправить. Флот обещал помочь, но требовал провести обязательную учебу и с уже имеющимся персоналом береговой службы.
На полигон наместник прибыл одновременно с вернувшимися с совещания и был намерен немедленно идти обратно во Владивосток. Но из-за тумана выход в море оказался невозможен. Хотя в самом заливе заметно прояснилось, за мысом Гамова все еще ничего не было видно, так что пришлось ждать.
На «Орле» его тоже ждали не самые хорошие новости. Выявился заводской брак в приводах вертикального наведения орудий в носовой башне главного калибра, ремонтированных механическим заводом по причине износа. Использованный металл оказался слишком мягким. Кроме того, снова постоянно размыкались многочисленные контакты.
Молча пройдя в каюту, Зиновий Петрович засел за корректировку норм обеспеченности сигнальных постов, но мысли путались. Вышел на палубу покурить и услышал в отдалении голоса. У кормовой башни, сегодня исправно отстрелявшейся и проблем не имевшей, собрался целый консилиум. Башенный командир мичман Щербачев объяснял какую-то схему, вычерченную на листе бумаги от руки, доказывая, что она работает. А старший артиллерист лейтенант Шамшов и старший офицер броненосца капитан второго ранга Шведе требовали переделать все как было, а еще лучше по чертежам завода Дюфлон, рекомендованным артиллерийским комитетом штаба, поскольку эта схема, собранная гальванером на коленке, работать не может.
Заинтересовавшись и подойдя ближе, Рожественский спросил, о чем спор, и Щербачев пояснил, что вчера, готовясь к стрельбам, службистый гальванер, проверяя электрику в кормовой башне, случайно обломил контактную группу в одном из реле, о чем сразу доложил хозяину башни. Причем тут же выдвинул интересную идею по упрощению всей цепи, которую мичман с этим матросом и реализовали до начала учений. В итоге башня не пропустила ни одного залпа, в то время как носовая дала только пять из шести запланированных.
Разгоряченный спором Шведе тут же ввернул, что этот гальванер наверняка там что-то запрещенное прятал, а не контакты проверял. Вечно вы своего Пименова выгораживаете, а он все время с Новиковым… Тот опять, наверно, брошюрку какую добыл. И ведь, стервец, не только читает что ни попадя, так еще и писать всякое непотребство начал. Меня еще в Кронштадте предупредили и статейку его в газете мне показывали.
Зиновий Петрович как-то странно улыбнулся, от чего спорщики сразу притихли, а потом сказал: «Вы эту схемку мне отдайте, с пояснительной запиской и описанием стрельб, а в башне пока ничего не трогайте. Я инженерам покажу, пусть решают. Мозг человеческий изворотлив. С перепугу и дельные вещи получаются. Адреналин, знаете ли. А что матрос читает и даже пишет, это ничего. Главное, чтоб дело свое делал. Может, лет через сто о нас с вами и судить-то будут по тому, как какой-нибудь баталер напишет. Кто знает?»
А на месте гибели катера уже начались работы. Причем имелся и результат. Нашли как сам катер, лежавший на левом борту на глубине всего четырех метров, так и утопленный пулемет, который подняли и доставили на берег. Адленберг сразу отправился туда. Спустя пару часов он видел, как вдалеке прошел «Орел», густо пачкая все еще серое небо угольным дымом.
Во Владивостоке Рожественский снова с головой ушел в бумажные вопросы. Но почти сразу пришлось провести очередное заседание Дальневосточного Военного совета, причем в еще более неполном составе. Хотя основные участники должны были успеть прибыть. Поводом для него стали некоторые весьма тревожные события.
Японцы явно перешли к активным действиям. Сначала в ночь с 24-го на 25 августа двумя крейсерами был обстрелян порт Корсаков. Появлялись японские корабли у бухты Импертора Александра и у залива Ольги. Но там они не подходили к берегу и огня не открывали, уйдя в сторону Владивостока. Позже японские миноносцы и вспомогательные крейсера видели у залива Америка и у мыса Поворотный. Имелись сведения, что под мысом Обручева они подходили к берегу, принимали уголь с пароходов и высаживали каких-то людей. Высланные туда казачьи разъезды из-за труднопроходимой местности добирались долго и никого не нашли, но видели дым далеко в море.
