Порты южного побережья Цугару, насколько было известно, не имели серьезной береговой обороны и больших гарнизонов. Поэтому для их захвата вполне должно было хватить остававшихся войск, переподчинявшихся с началом дела контр-адмиралу Энквисту.
Сторожевые силы пролива, как считалось в штабах флота и наместника, все еще оставались малочисленными и плохо вооруженными, поэтому не могли оказать серьезного сопротивления тяжелым артиллерийским кораблям в дневном бою. Зато ночью представляли некоторую опасность, так же как и навигационные особенности района. Поэтому для нападения собирались по максимуму использовать светлое время суток. Это позволяло к тому же миновать еще ночью дальние патрули у западного устья, развернутые, скорее всего, в расчете на пресечение попыток ночного сквозного форсирования прохода с выходом в океан еще до рассвета.
Минных заграждений в самом проливе не ожидалось, как из-за значительных глубин, так и из-за сильных течений. А вот в заливе Муцу мины вполне могли быть. Поэтому там следовало действовать осторожно, с использованием тральных партий из катеров, а при необходимости и миноносцев, которые вместе с «Нахимовым» должны будут прикрывать высадку в Аомори и Оминато.
У крепости Хакодате также имелись оборонительные минные заграждения, но их расположения никто не знал. Поскольку тралить под огнем батарей считалось невозможным, а ждать их подавления слишком долго (успеют вывезти или уничтожить все самое интересное), планировалось начать высаживать пехоту одновременно с началом перестрелки с фортами или вскоре после, и не в гавани, а восточнее, у деревушки Незаки, примерно в семи верстах дальше по побережью. Там имелся подходящий пляж у устья небольшой речушки. Оттуда по проходимому для повозок тракту, шедшему вдоль моря, можно быстро и с минимальными потерями добраться до самого порта.
Ночи оставалось уже совсем немного. Еще до рассвета Андржиевский выдвинулся вперед, ведя поиск на пути движения каравана. Море оставалось пустым и спокойным. Пересекаемая отрядом центральная часть Японского моря была обычно пустынной, однако сейчас имелся риск наткнуться на дозорных японцев. Сигнальные вахты усилили, но никого пока не видели.
С рассветом 15 сентября получили кодовую телеграмму, извещавшую о выходе десяти вооруженных пароходов с десантной группой для портов Есаси, Отару и Масике на обращенном к Японскому морю берегу Хоккайдо. По плану, они должны были достичь своих пунктов назначения уже после начала атаки Небогатовым самого пролива.
Южный ветер постепенно усиливался, разведя к полудню приличную волну, изрядно трепавшую миноносцы. Стальные якорные канаты, с самого начала заведенные с кораблей отряда Ломана на транспорты в качестве буксирных концов, скрипели и гудели. С покатых палуб постоянно скатывались каскады воды. Передвигаться по ним без страховки стало невозможно.
Гораздо более крупные эсминцы чувствовали себя лишь немногим лучше. Едва различимые с больших кораблей на горизонте впереди, они шли под своими машинами и обеспечивали разведку, опережая конвой на двенадцать миль и рассыпавшись широкой цепью, насколько позволяла видимость. Между ними и главными силами держался один из десантных пароходов, обеспечивая визуальную световую связь. Сигнальные вахты на всех транспортах еще до выхода в море укомплектовали опытными флотскими командами.
Пользоваться радиопередатчиками разрешалось только на прием. Для страховки, по распоряжению старшего флаг-офицера штаба Небогатова лейтенанта Сергеева под ключи станций даже подложили специальные картонки, которые опломбировал флагманский минер Степанов. Соблюдению скрытности на этапе выдвижения к вражеским берегам придавалось огромное значение.
На прижатых к волнам эсминцах для расширения секторов обзора использовали «вороньи гнезда» на мачтах. Из-за сильной качки наблюдателей в них меняли каждые полчаса, но даже такая вахта казалась невероятно длинной. Выдерживали не все. Вскоре после полудня шедший крайним правым в дозорной цепи «Громкий» обнаружил справа по носу в семи-восьми милях паруса небольшого двухмачтового судна, шедшего на пересечку его курса с юга. Об этом немедленно сообщили фонарем на репетичный пароход и на соседние эсминцы, увеличив обороты и начав сближение.
Скоро уже разглядели, что это большая шхуна, имевшая, видимо, и паровой двигатель. Между мачт возвышалась вяло дымившая труба. Заметив эсминец, парусник отвернул к японскому берегу, совершенно игнорируя передаваемый флагами и прожектором приказ немедленно убрать паруса и лечь в дрейф. Одновременно где-то совсем рядом заработала станция беспроволочного телеграфа.
Депешу сразу начали перебивать с миноносца, сорвав все пломбы, но, судя по тому, что с конвоя подали условный сигнал о работе чужой станции поблизости, не особенно преуспели в этом. Далековато еще было. Поскольку кроме удиравшей шхуны ни «Грозный», ни другие эсминцы не наблюдали больше ни дымка, ни паруса, предположили, что передатчик стоит именно на ней, и подняли ход до полного.
Быстро догоняя, с десяти-двенадцати кабельтовых дали первый предупредительный выстрел. Одновременно в очередной раз повторили ратьером и семафором требование остановиться, но японец его упорно игнорировал, продолжая «засорять» эфир. Но дистанция сокращалась, и скоро это стало бесполезно, поскольку станция миноносца гарантированно перебивала своего оппонента. С трех кабельтовых начали стрелять и пулеметы, дав две короткие очереди по парусам и рангоуту. Со шхуны в ответ немедленно защелкали винтовочные выстрелы.
«Грозный» ответил всем бортом, но из-за качки рассыпал снаряды довольно далеко по сторонам. Повезло! Спустя меньше минуты пара из них все же рванули рядом или вообще в корпусе. Над шхуной тут же взвился столб белого пара, видимо, пробили котел, а паруса послушно поползли вниз. Передачи оборвались.
Обстрел прекратили, но, помня о незадаче, приключившейся с «Днепром», и ожидая подвоха, эсминец осторожно приближался к дрейфующей шхуне со стороны ее высокой кормы, где не было видно ни пушек, ни пулеметов. Стволы всех орудий держали на цели, а абордажная команда, вооруженная винтовками, сидела в готовности. Укрывшись за кожухом котлов и дефлекторами, она также выцеливала любое движение на подозрительно опустевшей чужой палубе.
Несмотря на изрядное волнение, «Громкий» виртуозно притерся к борту, и на шхуну тут же перескочили вооруженные матросы. Скоро выяснилось, что на этой почти новой посудине стояло пародинамо с радиотелеграфом, а машины не было. Экипаж оказался гражданский и весь прятался в трюме, за исключением двух морских офицеров. Одного из них, лейтенанта, убило снарядом, а второго – какого-то несуразного мичмана, видимо, контузило, так как его тошнило, и он все время рыдал, без конца протирая свои очки.
Шхуну с оставшейся на ней для присмотра абордажной партией под парусами отправили к конвою, а «Громкий», получив приказ немедленно доставить пленного мичмана, резво побежал к флагману. До западного устья пролива Цугару оставалось еще около 90 миль, и встретить здесь противника никто не ожидал. Пленного требовалось срочно допросить. Возможно, впереди имелись еще какие-нибудь сюрпризы.
В два часа пополудни чуть оклемавшегося японца передали на «Николая», что оказалось весьма не просто. Мичман был далеко не юн и грузен телом. К тому же напрочь лишен морской сноровки. Пленным оказался 52-летний Накасоне Канеи. Он стал офицером японского флота всего три недели назад, когда его вместе с еще пятнадцатью служащими «Северной телеграфной компании» мобилизовали на флот для обслуживания радиотелеграфа.
