И вместе с Александром Михайловичем с надеждой уставилась на Данияра.
Тот нахмурился и пожал плечами.
– Таких знакомых у меня нет.
Русе хотелось съязвить: «Есть только дамочки, которые бегают требовать деньги на ребенка, причем не твоего?» Но она сочла неудобным лезть в чужую личную жизнь. Хотя чем дальше, тем почему-то больше Руся вспоминала прелестную женщину с жутким характером. И так же почему-то злилась на Данияра.
Спохватившись, что еще не все рассказала, девушка продолжила:
– А еще… она приехала на серой машине. И номера машины были закрыты чем-то.
– Серая? – Данияр задумался. – Если учесть, что на улице зеркальник видит предметы в оттенках серого, то машина может быть и белой.
– Номера закрыты? – Александр Михайлович тоже задумался и пожал плечами. – Шпионский детектив. То есть некто заранее предполагал, что нечистики, как Руся говорит, могут описать нам его машину?
– Получается так, – подтвердил не менее удивленный Данияр.
– Значит, это кто-то из кланов или семей? – изумилась Руся.
– Возможно… – сказал ворон, уставившись на свой почтовый ящик.
И они, вполголоса переговариваясь, начали подниматься за Русей по лестнице. Радостные барабашки скакали по стенам и обсуждали зеркальника. Судя по их словам, он уже ушел в другой подъезд, куда кто-то приехал в качестве позднего гостя.
Когда Руся открыла дверь в квартиру Данияра, Карина все так же сидела на диване, положив себе на живот большую, с потрепанным рисунком под гобелен подушку-думку и обняв ее. То ли спала, то ли задремала. В последнем деле ей помогал дрема, взобравшийся на думку и активно зевающий. Митю девушка обнаружила в темной, без света кухне. Он стоял у окна и смотрел на улицу. Мужчины заглянули в гостиную и тоже направились на кухню, где Руся включила верхний свет, несмотря на странное недовольство Мити.
– Данияр, с ней точно все в порядке? – спросила она.
– Теперь уже точно, – ответил ворон. – Около нее еще оставались круги времени, но сейчас они опали. Теперь она в безопасности.
– А ты умеешь такие заклятия убирать? – рассеянно поинтересовался Александр Михайлович, посматривая на бумаги Всеволода, которые Митя принес сюда, на кухню.
– Нет. Я только вижу, – признался Данияр. – Такие вещи умел делать Мрак. Всеволод тоже, но у него уходило больше времени на снятие заклятия. Мрак же мог глянуть – и заклятия как не бывало.
– Так кто же эта женщина? – спросил Александр Михайлович.
– Что за женщина? – негромко переспросил Митя у Руси, и та пересказала ему все, что видел зеркальник.
– Вариантов ответа на этот вопрос очень много. Надо сосредоточиться на другом. – Данияр сел за стол, не спуская глаз с бумаг.
– Надо, – согласился Александр Михайлович. – Например, на том, все ли бумаги здесь. Ты знал про них – можешь сказать точно, все ли здесь?
– В таких бумагах Всеволод обычно описывал наши дела, – ответил Данияр и оживился. – Между прочим, эти дела могли бы помочь мне вспомнить не только что было, но и чему я еще вас не научил.
– Это как? – удивился Митя.
– Просто. Вспомню, как эти дела проходили, – вспомню, какие приемы применял, чтобы выполнить их. Я предупреждал: я практик.
Он взял в руки бумаги, и присутствующие затаили дыхание, с беспокойством следя за ним. Шелест перебираемых листков, шорох откладываемых… Митя не выдержал:
– Ну? Что?
– Бумаги, судя по датам, за полгода моей работы. Здесь только то, что касается лично меня. Но в полном объеме. Теперь можно будет даже восстановить связь с заказчиками. И продолжить с ними… сотрудничество.
– Данияр, – обратился к нему Александр Михайлович, – можно я просмотрю их? Я обычно быстро вникаю. Мне бы очень хотелось знать, что именно вы делали и каким образом все происходило.
Данияр, словно машинально, сжал бумаги в руках и с минуту смотрел на них. Поднял глаза и неловко улыбнулся.
– Скажу честно – отдавать бумаги на дом не хочу.
– А если сделать копии? – спросила Руся. – У меня здесь, в бабулиной квартире, есть ксерокс. Бумаги ведь не секретные? Почему ты их давать не хочешь? Боишься потерять?
Ворон снова помолчал и нехотя признался:
– Это единственное, что осталось от моей прошлой жизни. Как-то… стремно расставаться с прошлым, хоть это всего лишь бумаги. Нет, не бумаги… Фиксированная прошлая жизнь.
– Вы как маленькие, – пробормотал Митя и зевнул. – Александр Михайлович, а у вас дома компьютер есть?
– Ноут у меня.
– Ну вот! Я видел, у вас айфон клевый. Сфоткайте листы – и все. Дома почитаете.
Мужчины переглянулись, и Руся засмеялась: выход, и такой простой, найден!
Пока суд да дело: пока Данияр раскладывал листы, а Александр Михайлович готовился их фотографировать – Руся тоже не сидела сложа руки. Поесть они чуть-чуть поели, но неизвестно как вороны, а ей самой вдруг так есть захотелось! Вообще, она заметила, что именно по ночам голод будто накидывался на нее. Так что она включила духовку, достала из холодильника большую чашку с полуфабрикатом – с творогом, смешанным с тертым сыром, добавила туда яйцо, приправы и начала тереть на мелкой терке сардельку. Митя, сообразивший, что она готовит, схватил доску и хлеб и принялся резать его на ломтики. Поглядывая в сторону Руси, проворчал:
– Давай-давай! Нечего! Всю сардельку клади! Мне нравится, когда там больше колбаски, чем сыра!
– Еще и привередничает! – фыркнула девушка.
Митя любил ее горячие бутерброды.
Когда мужчины закончили с фотографированием, Руся уже доставала противень с бутербродами, источающими такой аромат, что со стола мгновенно смели все посторонние предметы и с трудом дождались, пока Митя разольет на всех чай.
– Карину зовем? – спросила Руся.
– Она спит, – сказал Данияр.
– Почему? – поразился Митя. – Ночь – наше время!
– Она в такой передряге побывала, что для нее сон сейчас – настоящее лекарство.
Очередной перекус подвигнул Александра Михайловича на размышления:
– Надо бы суммировать все, что произошло. Девушка-воронушка, насколько понимаю, теперь наша?
– Не уверен, – вздохнул Данияр. – Если ворон себя осознал вороном, это еще ничего не значит. Права давить на нее у нас нет.
– Ага, – вредным голосом сказала Руся – и Митя согласно кивнул после добавленных ею слов: – Нам, значит, на нее давить нельзя, а алконостам можно?
– Вы же видели сами: она легко ушла от них именно потому, что на нее давили, а потому ее там ничто не удерживало.
Александр Михайлович, на которого все посмотрели, ожидая продолжение его речи, обобщил:
