Ох, да ладно. «Банда» – это сама Араминта Фелл и ещё некоторые девочки за столом, предположительно включая сейчас Кирстен Олен, что весьма удручает. По отдельности они нормальные. Кэти Пеллинг как-то раз дала мне списать домашку по химии, про которую я забыла, что было очень мило с её стороны. Однако все вместе они здорово утомляют. Кажется, что их миссия – по возможности игнорировать школьный запрет на макияж/украшения/короткие юбки, из-за чего им вечно влетает.
Серьёзно: какой в этом смысл?
В общем, Араминта продолжает:
– Мы тут говорили и думаем, что твоя кожа стала, типа, гораздо лучше, чем раньше.
– Эм-м… спасибо?
Кэти Пеллинг начинает фыркать от смеха. Когда такое случается, сразу понимаешь, что смеются над тобой, хоть ты и понятия не имеешь, из-за чего.
Она пытается скрыть это кашлем, но я же не дурочка.
«Уходи, – сказала бы ба. – Уходи и не опускайся до их уровня».
Хороший совет, но что если мне хочется узнать, что они собирались сказать?
– И нам всем стало интересно: это, типа, официально – ну знаешь, ты и твой парень?
Кэти Пеллинг больше не пытается сдерживаться и хрюкает от смеха – такого, который сопровождается непрошеной соплёй, заставляющей остальных ржать ещё громче.
Араминта злится: испортили её подкол с серьёзным лицом, но она сохраняет выражение чистой невинности.
– Парень? – переспрашиваю я, сморщив лоб и пытаясь выглядеть максимально сбитой с толку, хотя точно знаю, кого она имеет в виду. – У меня нет парня. Ты же знаешь, Араминта.
«Хорошо, – говорю я себе, – спокойно, но в то же время твёрдо».
– Но вы с Эллиотом Бойдом та-а-ак мило смотритесь вместе! Разве нет? Кирстен! Разве они не милашки? Эллиот и Этель. Этиот!
Кирстен кивает, пытаясь сохранить невозмутимость.
– Ужасно милые! Я их прям шипперю! – когда она говорит это, моё сердце падает куда-то вниз, потому что я осознаю: я теряю самую старую свою подругу.
– Ты смотри, Этель. Его все девчонки захотят отбить.
– Ей нечего волноваться, – говорит Кэти Пеллинг. – Его на всех хватит!
Снова фырканье и хрюканье.
С меня довольно.
Все эмоции, которые я много дней держала в себе, поднимаются у меня в груди, и я чувствую, как мне становится жарко от гнева.
– Этот… этот пузырь мне не парень! И не друг даже. Он мне вообще не нравится. Да и кому нравится? Он заноза в мягком месте. Ненавижу его. Прицепился ко мне, как вонь.
Последнее заявление – подлый приём. Хоть Бойди и раздражает, я бывала достаточно близко к нему, чтобы знать, что эти подколы про «Запашок» – неправда.
И всё же я думаю, что произнесла это довольно убедительно: сидящие напротив меня Араминта и Кирстен округляют глаза.
Вот только смотрят они не на меня, а куда-то мне за плечо. Не оборачиваясь, я одними губами спрашиваю Кирстен: «Он там?» – и она почти незаметно кивает.
Я встаю вместе с подносом. Краем глаза я вижу Бойди – в руке поднос, стоит достаточно близко, чтобы услышать, что я сказала.
Даже не глядя на его лицо, я знаю, что оно грустное и озадаченное, прямо как тогда, у шкафчиков.
Я себя ненавижу.
Глава 27
У меня есть воспоминание из глубокого детства: мамины похороны.
Ба говорит, на маминых похоронах было немного народу, но я помню иное. Наверное, это потому, что мы считаем своих родителей ужасно важными, и скромное мероприятие не соответствовало бы этому представлению, не так ли?
В общем, мы находимся в большой церкви, но вместо органной музыки играет рок. Громкий, гремящий рок, и кругом куча народу, и все едят «Харибо».
(Кстати, это не сон – по крайней мере, мне так не кажется. Это определённо воспоминание, но, возможно, оно с чем-то перемешалось, потому что на похоронах обычно не включают громкий рок, хотя «Харибо»-то правда были, так что я не знаю наверняка.)
Рядом со мной ба и прабабуля, кажется, тоже в кресле-каталке. И ба злится, но не на меня.
Не грустит: просто злится. Лицо у неё холодное и мрачное, как море в нашем заливе в зимний день.
Вот и всё воспоминание. Странное, а?
Это немного, но потерпите капельку.
Так вот, не хочу вас пугать или что-то в этом духе, но вы знали, что когда мы говорим о пепле умершего, это не совсем пепел? Это размолотые кости, прах. Кости – практически всё, что остаётся после кремации: это когда вместо того, чтобы похоронить тело покойного, его сжигают, и вам выдают пепел, чтобы вы сами его похоронили, или развеяли над морем, или что-то такое. Ба говорит, так сейчас поступают с большинством людей.
К чему я веду? Знаю, звучит крипово, но я скоро всё объясню. Дело вот в чём: у моей мамы нет могилы.
Видите ли, я смотрела много фильмов и читала много книг, в которых умирают люди, и у мёртвых людей всегда есть могилы. Живой человек – как правило, муж, или девушка, или ещё кто-нибудь – потом приходит на могилу и разговаривает с умершим, рассказывает про свою жизнь. Потом он обычно кладёт на могилу цветы или касается надгробия, и это мило и грустно, и я часто плачу на этих моментах.
Но я так сделать – навестить могилу – не могу, потому что маму кремировали.
Если подумать, я даже не знаю, что стало с маминым прахом. Надо спросить у ба.
Зачем я вам это рассказываю?
Думаю, таким образом я наказываю себя. Инцидент с Бойди расстроил меня, и я заслуживаю того, чтобы чувствовать себя плохо, думая о маме.
Большинство людей в моей ситуации попытались бы чувствовать радость, вспоминая свою маму. Но не я.
По крайней мере, если не перебираю мамины вещи из обувной коробки.
(Но даже тогда я не чувствую особой радости.)
Однако оно остаётся со мной, это чувство печали и вины, и именно из-за него я в итоге снова становлюсь невидимой.
Что – по самой меньшей мере – весьма неразумно.
Глава 28
Проходит больше недели, а я так и не вернулась навестить прабабулю.
Честно говоря, я начинаю думать, что это игра моего воображения. Ну знаете, то, что прабабуля втайне дала мне понять, что хочет, чтобы я пришла к ней одна. Зачем ей так делать? Я снова и снова прокручиваю это в голове, и по сути это был всего лишь взгляд.
Ей сто лет. Мне могло просто показаться.
Но моё чутьё говорит мне, что это не так. Моё чутьё говорит, что всё неспроста – что прабабуля пытается сказать мне что-то, о чём я должна знать.
По дороге домой (в одиночестве, конечно) я замечаю очередной плакат о пропаже собаки на Фонаре Для Объявлений О Пропавших Питомцах. Это Джеффри. Тут его фото и текст:
