Должна признать: выгляжу я странновато. На дворе тёплый июньский день, и большинство людей ходят без курток, но всё же если я не буду поднимать голову, никто ничего не заметит. По крайней мере, так я успокаиваю себя.
И теперь я торчу у школьных ворот – они закрыты. Год назад такая проблема даже не стояла бы, но с тех пор как дядя какой-то десятиклассницы заявился в школу и попытался её похитить, здание оборудовали по самую крышу датчиками отпечатков пальцев и камерами на воротах.
Мой невидимый отпечаток, возможно, всё же откроет ворота, но тогда меня засечёт камера видеонаблюдения, а на обычную ученицу я не похожу – в этом-то прикиде.
Но – опять же, простите моё хвастовство – у меня всё схвачено. Я вытаскиваю из кармана дождевика пластиковый пакет. Примерно в десяти метрах от меня рядом с сетчатым забором растёт раскидистый куст рододендрона, внутрь которого могут влезть пара человек, чем часто пользуются старшеклассники, если хотят покурить. Земля тут усыпана окурками, но мне всё равно. Пора раздеваться, и у меня полно других поводов для беспокойства.
Я быстро снимаю одежду и запихиваю её в пластиковый пакет, потом сую его поглубже в куст.
А затем выхожу.
Голая и невидимая.
Путь сюда, кажется, придал мне смелости. Я уже не так сильно нервничаю.
Я направляюсь к воротам прямо в тот момент, когда возле них притормаживает фургон с надписью: «ПОСТАВКА ПРОДУКТОВ» на боку. Мгновение спустя раздаётся металлический лязг, и ворота открываются. Мне не составляет труда юркнуть следом за фургоном, и вот я уже на территории школы.
На улице никого нет. Все на уроках.
К главному входу ведёт длинная дорожка, которая потом сворачивает за угол и огибает всю школу – двухэтажное здание с бесчисленными пристройками и флигелями, построенными в разное время, и на каждом висит табличка, гласящая, какой местный член совета проводил церемонию открытия.
Самым последним открылось крыло сценического искусства, которое находится справа от меня, – туда-то я и направляюсь. Именно там примерно через час начнётся «Уитли ищет таланты».
Воздух тёплый и липкий, а хмурое небо лилово-серое. Но, пока не пойдёт дождь, всё будет в порядке.
Потому что, если дождь пойдёт, капли будут ударяться о мою невидимую кожу и сделают меня видимой.
Глава 37
Кап.
Кап.
Кап.
Глава 38
Я не рассказывала вам этого раньше, потому что до сих пор дождь и не шёл толком. Но я вроде как знала, что рано или поздно он пойдёт, и думала, что расскажу, когда к слову придётся.
Что ж, вот и пришлось, так что рассказываю.
Самое ужасное чувство для меня – это попасть под дождь, под проливной дождь. И так было всегда, а не только с тех пор, как я стала невидимой.
Одна из причин, по которой я не упоминала об этом, – чтобы вы не решили, будто я чокнутая, хотя чокнутая я и есть. Самую чуточку, по крайней мере.
Не то чтобы от попадания под дождь у меня случаются панические атаки или что-то такое. Дело не в этом.
Просто дождь – ливень, не просто морось – напоминает мне о маме. И мне становится грустно. А я не хочу грустить, когда думаю о маме. Так что это меня пугает. Вы понимаете хоть немного, о чём я?
Я боюсь, что дождь заставит меня грустить при мыслях о маме.
Думаю, это потому, что одно из немногих моих воспоминаний о маме связано с дождём, и воспоминание это не самое светлое.
Оно идёт перед воспоминанием о похоронах, о которых я вам уже рассказывала. Наверное, это моё самое раннее воспоминание из всех. Мне было года два с половиной. Может, и того меньше. Я осознаю, что иду по какому-то тротуару. И мама идёт со мной рядом, держа меня за запястье.
Идёт дождь, прямо-таки льёт как из ведра. Вокруг нас сверкают молнии, люди кричат, мама промокла до нитки и тоже что-то кричит им, ругается, велит проваливать, только грубее. Она так крепко стискивает моё запястье, что мне больно, и я начинаю плакать, и мама плачет тоже.
Думаю, тогда на улице было оживлённое движение, потому что запах дождя и выхлопных газов иногда воскрешает у меня в голове это воспоминание, особенно в вечернее время, и…
Ну, вот, в общем-то, и всё. Я была огорчена, мама была огорчена, люди вокруг были какие-то недобрые, у меня болело запястье. Это всё, что я помню, да и то отрывочно.
Я была совсем маленькой.
Так что, когда начинается дождь, мне немедленно становится грустно.
Но теперь дождь ещё и делает меня видимой.
Я смотрю вниз – капельки воды зависают в воздухе на месте моих рук, ладоней, отчего я становлюсь похожей на поблёскивающую призрачную фигуру.
Глава 39
Капли падают, а вместе с ними и температура воздуха. Из тёплого и липкого он становится холодным и влажным, и я жмусь к стене, над которой нависает крыша, руками кое-как стряхивая с себя дождь, и чувствую холод, дрожь, страх и злость.
Холод и дрожь – это понятно. Страх – это из-за дождя/мамы, из-за него моё дыхание становится поверхностным и быстрым, а сердце бешено колотится в груди.
Злость? Это просто из-за меня самой. Я в ярости на саму себя из-за того, что пошла на такой глупый риск. Какого чёрта творилось у меня в голове, когда я решила, будто это хорошая идея?
Могу поспорить, вы думали: «Ну и безумная идея», когда читали об этом, не правда ли?
Ну, поздравляю. Вы были правы.
Я смотрю вниз и оглядываюсь вокруг себя. Кажется, я убрала большую часть дождя с кожи. Кроме…
О. Господи. Боже. Кроме головы!
Мои волосы вымокли насквозь. Я чувствую это, но не вижу. Я осторожно крадусь вдоль стены к окну. Это одно из окон театральной студии, и оно задёрнуто тёмной занавеской, что делает его почти идеальным зеркалом, и само собой, когда я встаю перед ним, то вижу серебристую водяную пыль на своих волосах – едва, но всё же заметную.
Выглядит это… странно. Я приглядываюсь, и от моего дыхания стекло запотевает.
Единственное, что я могу сделать, – это высушить волосы, и заниматься этим мне придётся в женском туалете, где есть электрополотенце.
Я знаю, что должна действовать быстро, но не могу удержаться от того, чтобы не написать на запотевшем стекле свои инициалы.
«Э.Л.»
И тут я застываю на месте. Я слышу, как у меня за спиной кто-то говорит:
– Ты это видела?
Я не осмеливаюсь обернуться, но голос узнаю.
Они стоят метрах в трёх, я вижу их отражения. Это Араминта Фелл и Кэти Пеллинг из «банды».
