На юго-западе Руси князья древнего Галича даже оказывали важные военные услуги Комнинам. Историк А. Майоров пишет о галицко-волынском князе Романе Мстиславиче, что он неоднократно оказывал помощь Империи, «…несколько раз повторив свои походы на половцев. Военные действия против степняков, по сведениям Никиты Хониата, русский князь начал по прямой просьбе империи, переданной через архипастыря православной церкви (греч. ἀρχιποιμήν) – константинопольского патриарха или киевского митрополита. Кроме того, Роман выступал на стороне Византии и в ее противостоянии с Болгарией, что также благоприятно влияло на стабилизацию внешнеполитического положения империи на Балканах… Галицко-волынский князь остался едва ли не единственным союзником Византийской империи вообще в период, когда она подвергалась наиболее тяжким испытаниям»
[314]. Именно в Галич из захваченного крестоносцами Константинополя бежал император Алексей III Ангел. Роман Мстиславич находился в родстве с императорским домом и по праву носил двуглавого орла на своем гербе.
Когда Роман Мстиславич ненадолго занял Киевский Великий стол, он обратился к другим князьям, в том числе к Всеволоду Большое Гнездо, с предложением изменить порядок наследования Великого княжения. Ввести по образцу германской Священной Римской Империи избрание Великого князя съездом самых сильных князей. Его предложение не встретило у князей поддержки. На Руси подготавливалось самодержавие на константинопольский манер, а не олигархическое избрание германского «императора». Характерно, что самого Романа Мстиславича позднее летописец назовет «самодержцем всея Руси».
На фоне всеобщей политической раздробленности главной скрепляющей и объединяющей силой на Руси стала Церковь. А она управлялась из Константинополя и воплощала на русских землях идею, согласно которой Русь, со всеми ее многочисленными князьями, – нечто вроде автономной имперской провинции. «Как видно из писем императора Иоанна Кантакузина митрополиту Феогносту 1347 года, в XIV веке официальное титулование русского митрополита полностью совпадало с титулованием митрополитов самой Империи»
[315], – пишет протоиерей И. Мейендорф.
Историк А. Майоров отмечает: «Ярким внешним выражением статуса византийского императора как верховного правителя всего христианского мира было обязательное упоминание имени василевса во время литургии: в диптихах – поминальных перечнях – там, где священник возносит молитву, прославляя правителя и весь христианский мир, первым звучало имя императора. Такое положение сохранялось в Русской церкви вплоть до конца XIV в. Представление о византийском императоре как о верховном властителе православных народов, в том числе и русского, было распространено среди нехристианских правителей соседних с Византией государств, прежде всего мусульманских»
[316].
Таким образом, Русь, сначала Киевская, а затем Владимирская, постоянно мыслилась в Константинополе как часть Империи. Русские князья при этом вели себя как верные чада Православной Церкви и постоянные союзники Империи. Самые могущественные из Великих князей – Владимир Мономах (внук императора Константина Мономаха), его сын Юрий Долгорукий, его внуки Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо – русские самодержцы, никогда не дерзали провозгласить себя императорами. Царское достоинство и имперское наследие пришло на Русь по воле Божией. Русские не искали его. Они хранили верность Церкви Божией и молились за здравие «верного во Христе» царя до того часа, покуда сам император в Царьграде не изменил православию. Это случилось только в XV веке. После чего столица Империи была захвачена турками-мусульманами, а Русь стала последним оплотом православия. Именно тогда царское достоинство покинуло Второй Рим ради Рима Третьего.
Монгольская Орда
Монгольское нашествие, бесспорно, главное событие всемирной истории XIII века. Монгольская держава по площади стала самым большим государством всех времен и народов. Российская Империя к началу XX века включала в свой состав большую часть ее территории, но не была ее преемником по содержанию. Русские создали свою собственную евразийскую Империю.
Во-первых, Россия, страна православная, – наследница истинной Христианской Империи Нового Рима, которая к XIII веку существовала вот уже тысячу лет. За двести лет до монголов первый русский митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» писал о святом князе Владимире: «Непрестанно слышал он о православной Греческой земле, христолюбивой и сильной верою… что церкви там полны народом, что города и веси правоверны… и, слыша это… возжелал он сердцем стать христианином самому и христианской – земле его»
[317].
Во-вторых, Монгольская Орда, несмотря на свои размеры, в геополитическом измерении была вторична по отношению к Китаю. Имперская идеология была заимствована монголами у китайцев, а Китай, как изложено в предыдущих главах, – застывший слепок с Персидской Империи Александра Великого. Монголы в течение столетия осуществляли реставрацию Ветхой Империи на территории почти всей Евразии и перенесли туда китайские формы управления. Таким образом, монгольский империализм – это реликт Ветхой Империи.
В-третьих, громада Монгольской Орды отличалась крайней непрочностью, можно сказать, эфемерностью. Весь период от начала завоеваний монголов до распада созданной ими колоссальной державы занял всего лишь несколько десятилетий. Под занавес XIII века она развалилась на несколько государств, сохранивших лишь самое формальное подчинение «императору».
Ученичество монгольской политической машины в отношении Китая огромно и многообразно. Монгольская держава имел статус тюркского каганата, то есть государства, возглавляемого «каганом» (ханом). Но время от времени монголы использовали политическую лексику Китайской «империи», например, титул «цзу-юань хуанди» (кит. «император-основатель династии»). Монголы переняли от китайцев универсализм ханской власти, характер государственности. От них же завоеватели унаследовали концепцию, согласно которой правитель получает верховную власть «по соизволению Неба Вечного» (монг. tngri).
Историк Е. Нестерова указывает на важный в этом смысле факт: «В послании, обращенном к даосскому монаху Чан Чуню, Чингис заявил: „Небо отвергло Китай за его чрезмерную гордость и роскошь. Я же, обитая в северных степях, не имею в себе распутных наклонностей; люблю простоту и чистоту нравов; отвергаю роскошь и следую умеренности; у меня одно платье, одна пища; я в тех же лохмотьях и то же ем, что коровьи и конские пастухи; я смотрю на народ, как на детей; забочусь о талантливых, как о братьях; мы в начинаниях согласны, взаимная любовь у нас издавна”. И хотя это, скорее всего, домысел автора источника, который был китайцем, даосом и пользовался благоволением Чингис-хана, из этого отрывка следует, что Чингис мог занять отведенную для императора нишу в народном восприятии. И он уже представлялся не захватчиком-узурпатором, а почти что правопреемником китайского престола, одобренным Небом»
[318].
