Григорий Палама и Варлаам Калабрийский впервые столкнулись на церковном соборе 1341 года, ведя полемику в присутствии императора Андроника III. Палама одержал победу. Впоследствии исихасты не раз посрамляли «варлаамитов» и прочих сторонников рационализма в богословии.
Спор Паламы с Варлаамом оказался судьбоносным: он навсегда разделил православное и западное мировоззрение. Победа Варлаама и его сторонников привела бы Империю к апостасии (греч. ἀποστασία – «отступничество») западного Ренессанса. Будучи сторонником идеи принципиальной невозможности никоим образом познавать Бога, Варлаам шел по пути так называемого «естественного богословия», то есть познания Бога через познание гармонии тварного мира. Следующим шагом здесь был бы полный отказ от Бога и всецелое переключение на мирскую реальность, что и было осуществлено европейскими гуманистами.
Протоиерей Иоанн Мейендорф выразил уверенность в том, что победа над варлаамитами оказала судьбоносное влияние на развитие не только богословия, но и всей последующей культуры. По его словам, «…мысль античных философов, в частности платоновский дуализм духа и материи, была верховным авторитетом для Варлаама и его сторонников; таким образом, то интеллектуальное движение, активными поборниками которого они выступали, вело христианский Восток к основным принципам Ренессанса. В это время на Западе номиналистическая философия, сравнимая в своем действии с философией Варлаама, подготавливала секуляризм Нового Времени и закладывала догматические основы протестантской Реформации… Триумф философии Варлаама мог бы повести Восточную церковь по тому же пути, по которому номинализм Оккама повел Запад, и вызвать, возможно, даже еще быстрее, такие же последствия»
[339].
Исихазм имел, помимо чисто мистического, в основном аскетически монашеского измерения, еще и другое, а именно политическое. Своего рода «политическим исихазмом» было отстаивание основ православной веры от любого искажения в католическом духе, от любых попыток повредить православию церковной унией. Напротив, «политические исихасты» стремились усилить Империю в ее борьбе против подчинения Западу, мобилизовать ее окраины (в том числе Русь) для отстаивания общего дела, готовы были порой союзничать даже с турками против латинян, лишь бы сохранить чистоту веры от латинского «мудрования».
Видным сторонником этой политики стал император Иоанн VI Кантакузин (1347–1354 гг.). Из числа крупных деятелей Церкви ее придерживались патриарх Филофей Коккин, святой Николай Кавасила и святитель Киприан, митрополит Киевский и всея Руси. Между ними и традиционными исихастами-аскетами, истинными молчальниками, существовала духовная близость. В годы правления Иоанна VI сторонники исихазма занимают ключевые позиции в Церкви, что дает им возможность проводить в жизнь масштабные политические проекты.
Протоиерей Иоанн Мейендорф заметил, что «и Кантакузин, и поддерживающая его церковная партия, – в отличие от их противников, сгруппировавшихся вокруг двора Иоанна V Палеолога [бывшего соправителем Иоанна Кантакузина – К. М.], – отказывались подчинять интересы церкви интересам чистой политики. Так, стремясь, как и все их соотечественники, защищать Византию от турок, они не соглашались на любые средства для достижения этой цели и, в частности, – на церковную унию, требовавшую компромисса в вере как условие западного крестового похода»
[340].
Определенные надежды политические исихасты связывали с Русью. По словам Г. Прохорова, «…русские для исихастов – ромеи; Московский великий князь – „благороднейший” и „любезный сродник” (греч. ἀνεψιός – двоюродный брат, племянник) императорского величества, а святейшая митрополия Киевская и всея Руси, обладающая обширнейшим уделом и правящая многочисленным народом, прославляющим имя Божие, приемлет особенную честь от святой Божией церкви, которая всячески хочет промышлять о ней и оказывать ей свое содействие и помощь, тем более что она имеет в соседстве много нечестивых»
[341].
Святая Русь получила от «политических исихастов» драгоценные смыслы, расшифровала и усвоила их, что самым благотворным образом повлияло на русскую жизнь и, в частности, способствовало укоренению исихастской традиции в Троице-Сергиевой лавре. А после, через монахов, идея Империи как христианского царства, которое всегда должно существовать на земле и высшей миссией которого является создание наилучших условий для спасения душ своих подданных, – получила естественное продолжение в концепции Москвы как Третьего Рима, «ибо два Рима падоша… а четвертому не быти»
[342].
Глава X. От Нового Рима к Третьему
Куликовская битва
Московский князь Иван Данилович (Калита) и Митрополит Киевский и всея Руси Феогност 10 мая 1330 года освятили в Кремле храм Спаса Преображения Господня. Этот храм стал собором Спасского монастыря. В обитель была переведена часть братии Данилова монастыря, в котором с 1303 года покоились мощи святого благоверного князя Даниила, первого Московского князя.
В деревянной Москве это было всего лишь четвертое каменное здание, первые три тоже были храмами. При этом для князя и митрополита было важно, чтобы освящение собора главного, Кремлевского, монастыря Москвы произошло в канун важнейшего для христианского мира юбилея – 1000-летия освящения Нового Рима как новой столицы Империи Константина Великого. Сначала святитель Петр, митрополит всея Руси, перенес свою резиденцию из Владимира в Москву. А теперь возвысившаяся Москва освящала свой Спасский собор в день 1000-летия самого Царьграда-Константинополя.
Летописи не сохранили для нас автора этой идеи. Но нам известно, что всего лишь за два года до того митрополит Феогност был поставлен на русскую митрополию константинопольским патриархом Исайей. Этот патриарх взошел на кафедру в возрасте 70 лет, проведя всю свою жизнь монахом на святой горе Афон. Он решительно выступал против любых попыток императора Андроника II войти в унию с католиками. Исайя был исихастом и в духовном смысле, и в политическом. Он был среди тех, кто считал, что сохранение веры важнее, чем политические выгоды. Патриарх старался укрепить Православную Церковь где только мог: в частности, пытался договориться с Армянской церковью о признании никео-цареградского Символа веры.
