Император Константин желал добиться мира внутри Церкви, избавив ее от раскола. Церковные раздоры до крайности огорчали государя. Первые его попытки решить дело были исполнены крайнего миролюбия. Однако трещина оказалась слишком глубока, и год от года усилиями еретиков она ширилась. Тогда в городе Никее был созван Собор, вошедший в историю Церкви как Первый Вселенский. Главными защитниками православного учения на этом Соборе были Александр, папа Александрийский, святитель Евстафий, епископ Антиохийский, святитель Осий, епископ Кордубский и святитель Афанасий Великий, впоследствии ставший главой Александрийской церкви, а тогда служивший в сане диакона.
Долгие споры на Соборе были разрешены вмешательством императора. Собор утвердил строго православный Символ веры, где говорилось, что Бог Сын и Бог Отец единосущны. Константин Великий сказал тогда: «Так сам я мыслю». Главным итогом собора стало осуждение арианской ереси и низложение ее главных адептов: Ария, Евсевия Никомедийского и других – они были анафематствованы и отправлены императором в ссылку.
Победа над арианами на Никейском соборе имела колоссальное значение для всей будущей жизни Церкви. Патролог А. Сидоров писал по этому поводу: «Никейский символ, дополненный позднее на втором Вселенском Соборе, представляет собою, по точности, ясности и глубине формулировок, несомненный богословский шедевр, невозможный без действия Святого Духа, Который достоверно показал, как сила Божия в немощи совершается»
[200]. Историк богословия протоиерей Г. Флоровский дает расшифровку тринитарных воззрений Святого Афанасия Александрийского, величайшего борца против арианства: «Тринитарный вопрос для него есть прежде всего христологический и сотериологический вопрос – не вопрос умозрения, но вопрос живого религиозного опыта. Действительность свершившегося спасения свидетельствует для св. Афанасия о божественности и „единосущии” воплотившегося Слова, – ибо только Воплощение Единородного может быть спасительным. Смысл спасения он видит в том, что тварное человеческое естество соединилось (или, вернее, воссоединилось) с Богом»
[201].
Церковь получила против арианства действенное оружие в виде Никейского Символа веры, в котором отразилась божественная Истина. Тем не менее, борьба Церкви с арианством отнюдь не закончилась. Она продлилась еще несколько поколений и пережила самого Константина Великого. Порой арианам при помощи интриг и лжи удавалось привлечь на свою сторону государственную власть, и некоторые императоры им покровительствовали.
Раскаявшись на словах, вожди ариан, сосланные при Константине, были возвращены из ссылки, но на деле они не оставили своих еретических воззрений. Новый император обходился с ними необыкновенно мягко, отыскивая способы умиротворить Церковь, но его доброта не привела к исчезновению язвы, увечившей церковное тело.
Окончательное поражение арианам было нанесено лишь на Втором Вселенском соборе в Константинополе в 381 году. Помогло вмешательство другого благочестивого императора – глубоко верующего христианина Феодосия I Великого. Арианство на Соборе было прямо названо ересью, его приверженцам запрещалось иметь собственные храмы, а епископам, не придерживающимся Никейского Символа веры, более не позволялось занимать кафедры.
Германские народы, зараженные арианством, также постепенно перешли к ортодоксальному исповеданию веры, но их духовное излечение продлилось дольше – большей частью до VI столетия.
Арианство нанесло Церкви страшный вред и отняло у тысяч и тысяч людей спасение души. Но, как это ни парадоксально, борьба с ересью имела и положительную сторону: Церковь научилась отстаивать Истину христианского учения, ведя полемическую войну, даже претерпевая гонения – уже не от язычников, а от еретиков, лукаво обративших силу власти себе на пользу. Эта стойкость Церкви, выработанная в великой войне с еретиками, еще множество раз пригодится христианскому миру, поскольку Ханаан не оставит пути вражды и попыток духовного развращения христиан и в будущем.
Ханаан в Римской Империи
Иудеи Римской Империи, особенно за пределами Палестины, – это в абсолютном большинстве бывшие карфгеняне-ханаанейцы, которые после завоевания Римом карфагенских провинций перешли в иудаизм, опасаясь репрессий со стороны новых властей, и стали предками современных сефардов. Общее число иудеев в Римской Империи эпохи принципата, по подсчетам И. Шафаревича, оценивается в 5–7 миллионов человек, то есть от 10 до 12 % всего населения.
В крупных городах Империи – Риме, Александрии, Аквилее (рядом с современной Венецией) и бывшем пунийском Новом Карфагене в Испании (современная Картахена) – жили десятки тысяч иудеев. В Риме в I веке после Рождества Христова действовало 12 синагог.
Результатом перехода карфагенян-ханаанейцев в иудаизм стало то, что отныне многие иудеи сосредоточились на торговле и финансах, традиционных ханаанских занятиях. Растущее влияние иудеев на экономические и политические дела порой вызывало тревогу у римских властей.
«Нет ни одного города эллинов и ни одного варварского народа, куда бы ни проник наш обычай празднования субботы, пост и возжигание свечей»
[202], – писал еврейский автор Иосиф Флавий о растущем культурном влиянии иудейских общин. Трудно понять, каков был точный процент иудеев в тех или иных городах или областях Римской Империи. Для Александрии, например, он был чрезвычайно высок: порой евреи, по подсчетам того же Шафаревича, составляли там едва ли не большинство. Для других крупных городских центров размер или даже само наличие иудейской общины определяется с трудом.
В качестве примера можно привести Аквилею (город, располагающийся между Венецией и Триестом), бывшую ханнанскую колонию, а позже крупнейший римский порт на Адриатике. По численности населения это был один из крупнейших городов Империи. Несколько столетий спустя на его руинах возникнет Венеция.
Письменные источники ничего не сообщают об иудеях Аквилеи, но косвенные свидетельства и данные археологии позволяют говорить о наличии в городе сильной ханаанской (иудейской) общины. Здесь очень рано, едва ли не раньше, чем в самом Риме, появилось стеклоделие, здесь производились шелковые ткани и другие виды текстиля, существовало красильное производство – все это традиционные сферы ремесленной активности ханаанских общин. При этом, когда речь идет о раннем этапе развития этих отраслей производства в Европе, исследователи говорят о монополии на них именно иудейских общин, состоявших из бывших ханаанейцев. Одним из аргументов в пользу этой точки зрения служит тот факт, что состав изделий из стекла местного производства и технологии их изготовления идентичны стеклянным изделиям, импортировавшимся в Европу из Галилеи и Александрии.
