Мало того, что в дом бабушки Тии то и дело приходили разные люди, которых никто не проверял, так еще и повсюду были представители прессы. Несмотря на то, что служба в полиции осталась в далеком прошлом, и я теперь сам был одним из них, меня беспокоило, что полицейские никак не контролировали происходящее: казалось, они решили пустить все на самотек. Я надеялся, что это не так и на самом деле кто-то внимательно наблюдает за всем происходящим, но никакой уверенности не было.
В то воскресенье мы сняли обращение Дэвида к Тие с призывом вернуться домой, которое показали на ITV в понедельник утром. На следующий день, вернувшись со съемочной группой в Нью-Аддингтон, чтобы снять новый репортаж, мы снова обратились к семье. Я знал, что им придется поговорить с кем-то из СМИ, и хотел быть этим человеком. Это часть моей работы – стараться первым раздобыть важную информацию. Чем больше я узнавал об этом деле, тем сильнее хотел попасть в дом, чтобы попытаться разузнать хоть что-то еще.
К среде стало ясно, что последним перед исчезновением Тию видел Стюарт Хэйзел. Один из соседей тоже сказал, что видел ее примерно в то же время, после обеда в пятницу, но именно показания Хэйзела были определяющими. Чем больше я узнавал об этом деле, тем сильнее возрастала уверенность: Тия была мертва, и убил ее Хэйзел. Что он сделал с ее телом и зачем убил, я не знал, но не сомневался, что скоро это выяснится.
Как это часто бывает, вскоре обстановка начала накаляться. Жителям не нравится, что представители СМИ приходят к ним в такие непростые времена, пишут об их «неблагополучном районе», о господстве преступности и наркомании. Они злятся на несправедливое, по их мнению, описание дома, предназначенное для читателей по всей стране, живущих в лучших условиях.
В какой-то момент группа недовольных жителей начала проявлять агрессию по отношению ко мне и моим коллегам. Не обращая внимания на охранника, они кричали нам «Убирайтесь!» и «Валите отсюда!» Я попытался объяснить, что им нужна поддержка СМИ, чтобы о случившемся не забыли. Казалось, мои слова подействовали, и они уже не так сильно возмущались нашим присутствием, но недовольство явно осталось. В их глазах мы были чужаками, пришедшими лишь за громкими новостями.
Я снова поговорил с дядей Тии, дав понять, что мне нужно побеседовать со Стюартом. Я знал, что Хэйзел пока не общался со СМИ, и надеялся, что он согласится дать интервью, чтобы люди могли услышать его слова напрямую.
Так начался процесс организации интервью. Я понимал, насколько важно найти правильный подход и сказать нужные слова людям, которые передадут ему мою просьбу. От этого зависело не только его согласие на интервью, но и то, насколько расслабленным он будет себя чувствовать, если оно все-таки состоится. Он должен был увидеть во мне человека, которому можно довериться, открыться, поговорить, ни о чем не переживая.
За время службы в полиции я научился работать с подозреваемыми так, чтобы они чувствовали себя расслабленно – зачастую это самый эффективный способ получить всю необходимую информацию. Порой, впрочем, приходится прижать к стенке, надавить, спровоцировать, но чаще всего лучше делать вид, будто ведешь с ними дружескую беседу.
Дядя Тии позвонил мне тем же вечером.
– Марк, не могли бы вы приехать прямо сейчас? – спросил он.
Я объяснил, что живу достаточно далеко и не смогу быстро собрать съемочную группу.
Он сказал, что понимает.
– Стюарт хочет дать интервью. Он уже дал сегодня показания полиции, но готов поговорить с вами. В какое время вы сможете приехать завтра утром?
Я ответил, что могу быть на месте в шесть утра.
Ранним утром я был у дома, но ко мне никто не вышел. Следующие несколько часов я пытался дозвониться до Дэвида, ждал и пил кофе. В итоге он перезвонил и сказал, что Стюарт скоро будет готов начать. К тому времени был уже полдень. Я планировал успеть сделать интервью для дневного показа по GMTV, но было уже слишком поздно, поэтому обратился к редактору дневных и вечерних новостей.
Мои доводы были простыми:
– Нужно показать эту историю в главной новостной программе сегодня – дело очень серьезное. Я уверен, что Стюарт Хэйзел убил Тию Шарп.
Редактор на другом конце линии подвинул трубку ближе к лицу:
– Откуда ты знаешь?
– Пока что просто предчувствие, – сказал я. – Понимаю, звучит неубедительно, но больше никого в поле зрения нет. Он был последним, кто видел ее живой. И информации, опровергающей это, нет.
Я добавил, что отсутствие наблюдающей за его действиями полиции кажется мне странным.
– Такое впечатление, что они вообще не рассматривают его в качестве подозреваемого. Может быть, они хотят, чтобы он расслабился, а тем временем установить у него дома прослушивающие устройства? Не знаю, так ли это на самом деле, но они точно не следят за домом и это весьма необычно.
Конечно, это была лишь догадка – скрытое наблюдение было единственным логичным объяснением отсутствия полиции.
– И что ты хочешь сделать? – поинтересовался редактор.
– Сделаем интервью с двумя видеокамерами, чтобы одна все время была направлена на него, вместо того чтобы потом делать перебивки
[9]. Если я прав, он не захочет делать это снова.
С одной камерой мои вопросы пришлось бы снимать повторно, надеясь, что Хэйзел согласится остаться в кадре. Это стандартная практика для телеинтервью. Две камеры позволяли обойтись без этого и не снимать крупным планом мою реакцию на его ответы уже после интервью. Редактор дал согласие, и вскоре появились два оператора со своим оборудованием. Мы со съемочной группой уселись в фургоне телекомпании, припаркованном за углом неподалеку от дома, и обсудили план интервью. Я объяснил, что они должны записать каждую секунду и не прекращать съемку, что бы ни случилось.
– Если Хэйзел что-то скажет за кадром, обязательно нужно это снять – возможно, он как-то выдаст себя.
Я четко изложил им свои подозрения:
– Можете не сомневаться, это будет интервью с убийцей.
Примерно в половину третьего или даже ближе к трем к фургону подошел журналист одной из газет.
– Марк, тебя тут кто-то ищет, – сказал он.
Дэвид вышел из дома и звал меня, вызвав суматоху среди собравшихся журналистов и фотографов, жаждущих заполучить эксклюзивный материал. Я поспешил туда и предложил ему войти в дом.
Мне не хотелось, чтобы над душой стояли журналисты, и Хэйзел вышел поговорить сюда, где всем было бы нас слышно, а я не мог бы спросить все, что собирался. Я хотел взять полноценное интервью.
Я попросил съемочную группу подождать снаружи, а сам зашел в дом, чтобы встретиться с Хэйзелом. Он спросил, дам ли я ему вопросы для интервью заранее. Я сказал, что так не получится, и объяснил, почему:
