В пять часов утра король решил сделать смотр своим защитникам, но он совсем не был пригоден для этого: у него был невоинственный и неловкий вид. Только два батальона национальной гвардии из кварталов, населенных крупной буржуазией, обнаружили готовность сражаться за короля; остальные же батальоны открыто выражали свое сочувствие восстанию. Раздавались возгласы: «Да здравствует народ!» и «Долой veto!». Канониры вынимали заряды из пушек.
Бледный и перепуганный вернулся король со смотра. Теперь он видел, что дело его потеряно. Он совещался со своими министрами о том, что ему делать, а в это время член муниципалитета уже явился с известием, что колонны восставших подступили. Они взломали цейхгауз и вооружились. Это были 15 000 человек из Сент-Антуанского предместья и 5000 человек из Сен-Марсо. У них были также пушки. Впереди шли марсельцы и бретонские «объединенные» под начальством Вестермана.
Когда двор увидел наступавший народ, он совсем потерял присутствие духа. Только что Людовик не нашел даже нужным ответить что-нибудь на совет Редерера отдать себя под защиту законодательного собрания, – теперь же один из министров спросил: «Чего же им надо?» – и один муниципальный чиновник ответил: «Низложения!» – «А после низложения?» – спросила королева. Чиновник молча ей поклонился. Родерер повторил свой совет отправиться в законодательное собрание. «Я скорее дам пригвоздить себя к стене», – ответила королева. «Вы, следовательно, берете на себя ответственность за жизнь короля, вашу жизнь, жизнь детей ваших и ваших защитников?» – сказал Редерер Марии-Антуанетте.
Эти слова побудили короля покинуть Тюильри и отправиться в законодательное собрание. 200 швейцарцев и 300 человек национальной гвардии сопровождали его. Пришлось пройти через большую толпу, собравшуюся около кавалерийской школы, в которой заседало собрание. Людовика осыпали проклятиями и бранью. Собрание послало ему депутацию навстречу. Войдя в зал заседаний, он сказал: «Я явился затем, чтобы предупредить великое преступление; я думаю, что нигде не могу быть в такой безопасности, как среди вас».
Верньо, председательствовавший в собрании, уклончиво ответил, что собрание присягало охранять права народа и установленную власть, собственно говоря, он мог бы сказать королю, что народные массы тоже отправились ко дворцу, чтобы предупредить великое преступление, именно государственный переворот, задуманный в союзе с иноземными державами.
Король сел рядом с президентом. Но Табо напомнил о том пункте конституции, по которому работы собрания не должны происходить в присутствии короля. Ввиду этого король со своим семейством должен был удалиться в ложу секретаря, записывавшего прения. Отсюда он наблюдал за ходом событий; здесь он слышал, как депутации требовали от собрания его низложения. Мария-Антуанетта, которой нельзя отказать в присутствии духа и уменье владеть собой, сохранила гордый и надменный вид даже в тот момент, когда стал слышен пушечный и ружейный огонь у Тюильри. Король попросил есть, он почувствовал аппетит и уписывал курицу в то время, когда корона падала с его головы.
Между тем вооруженный народ проник в замок и заполнил тюильрийский двор. Швейцарцы стояли неподвижно и, по-видимому, не хотели первые открывать битву. Первоначально обе стороны перебранивались, и можно было думать, что дело обойдется мирно; кроме того, и швейцарцы могли бы понять, что после бегства короля защита дворца бесцельна. Но перебранка, вначале шутливая, становилась все серьезнее. До сих пор неизвестно, кто первый открыл враждебные действия. Обе стороны были на очень близком расстоянии друг от друга; швейцарцы дали убийственный залп, положивший большое количество восставших. Массы испугались, пришли в замешательство и бросились бежать к выходам, оставив в первый момент страха даже свои орудия. Швейцарцы завладели орудиями и выстрелили из них в народ. Картечь уложила множество людей: двор покрылся трупами, и кровь потекла потоками. Хладнокровный и мужественный Вестерман в этот день спас народу его свободу. Он собрал беглецов и направился к замку, толпа оттеснила швейцарцев, осыпая их градом ружейного и орудийного огня. Главная лестница замка была взята штурмом, и бой продолжался в коридорах и залах Тюильри. Король приказал теперь швейцарцам прекратить бой, но не так-то легко было успокоить распаленную ярость, и почти все швейцарцы пали под ударами озлобленного народа, кровью которого был затоплен двор Тюильри. Дворяне и придворные лакеи тоже стали жертвами разбушевавшегося народного гнева.
Но женщин не трогали. Хотели было убить нескольких придворных дам, но тут кто-то крикнул: «Не позорьте нашего народа. Пощадите женщин», и те дамы, которые принимали такое живое участие в заговоре двора, остались живы. Народ заполнил ходы и коридоры громадного замка, проник в комнаты и всюду уничтожил знаки монархической власти Бурбонов. Может быть, при этом и погибло много произведений искусства, но никто ничего не грабил. Народ боролся, а не грабил, и так это всегда бывает во время великих народных движений. Некоторые пытались было красть, но их тут же вешали и надписью свидетельствовали об их преступлении. Народ справедливо не хотел, чтобы его позорили отбросы, приставшие к восстанию.
Много из найденных драгоценностей было передано собранию и общинному совету.
Во все время боя собрание находилось в сильном возбуждении. Депутаты клялись умереть на своем посту, что, между прочим, было совершенно излишне, так как нападение предместий не было направлено против собрания. Когда ружейный и орудийный огонь стал слабее, отдельные участники боя, обрызганные кровью и черные от пороха, стали являться в собрание, чтобы возвестить победу восстания.
Собрание не знало, что делать, оно выпустило объявление, призывающее народ к спокойствию и повиновению властям; в данный момент, в момент восстания, это было даже смешно. Но революционная коммуна, стоявшая теперь под руководством Дантона и чувствовавшая теперь за собой силу народа, решила использовать победу. Депутация от общинного совета явилась в собрание, придав себе очень гордый вид; перед ней несли знамя с надписью: «Отечество! Свобода! Равенство!» Общинный совет потребовал низложения короля и притом таким тоном, который исключал возможность отказа. Последовало еще много депутаций, и все они поддерживали требование общинного совета.
Трусливые, двуличные и нерешительные жирондисты охотно предпочли бы уклониться от решения этого вопроса, но их приперли к стене. Верньо чувствовал, что его партии остается или пасть с королем или низвергнуть его. Он предпочел последнее. Вследствие этого он внес предложение отставить короля от должности, прекратить выдачи по цивильному листу, а наследному принцу дать воспитателя. Предложение это было принято; кроме того, было решено созвать национальный конвент. Королевская семья была отдана под охрану общинного совета и содержалась в так называемой башне тамплиеров – старинном громадном здании, носившем свое имя по ордену тамплиеров, которые когда-то пали жертвой произвола Бурбонов. На этом здании остановились потому, что оно было изолировано и здесь легче всего было помогать освобождению или бегству короля.
Когда король узнал о своем низложении, он сказал некоторым членам собрания; «То, что вы здесь делаете, не совсем согласно с конституцией». Призвание пруссаков и австрийцев еще менее согласно было с конституцией.
