Но как бы то ни было, но документы, которые Ролан передал конвенту, могли послужить достаточно сильным обвинением против короля; среди бумаг были найдены письменные доказательства того, какие заговоры устраивал двор, с кем он для этого вступал в сношения и кого он подкупал. Тут всплыла на свет божий измена Мирабо, его договор с двором. Обнаружились интриги Бульо и Лафайета и выяснился характер связи двора с иностранными державами, с эмигрантами и отдельными членами обоих первых национальных собраний.
Это открытие произвело страшное впечатление на всю Францию. Народ пришел в ярость, увидев, как его обманывали торжественными обещаниями и клятвами. Презрение к заговорщикам и предателям охватило всех французов. Бюст Мирабо в клубе якобинцев был разбит, а в конвенте его завесили.
Со всех сторон стали получаться петиции, появлялись депутации, требовавшие, чтобы против короля был возможно скорее возбужден процесс. Парижская коммуна пустила в ход все свое влияние. Перед конвентом были устроены демонстрации, участниками которых являлись раненые 10 августа.
Не могло уже быть сомнения в том, что король носился с планами уничтожения французской конституции. Но тут возникал вопрос, как его обвинить. Согласно конституции, он был неприкосновенен; ответственны были только его министры. Кроме того, в одном из пунктов конституции говорилось: «После отречения короля от престола, отречения, происшедшего на основании ясно выраженной им воли или согласно закону, король принадлежит к классу граждан и может, подобно всякому гражданину, быть привлекаем к суду за действия, совершенные им после отречения».
Неприкосновенность является одним из тех неясных, неопределенных понятий, которые в большом числе вытекают из конституционализма. Если рассуждать логично, то надо признать, что конституционный монарх не ответствен только за свои публичные и правительственные действия, так как немыслимо, чтобы вследствие конституционной неприкосновенности оставались безнаказанными все преступления против законов. Поэтому вопрос о неприкосновенности тотчас же выступил на первый план во время прений.
Комитет законодательства должен был представить доклад по делу Людовика, и Мэль, выступивший 7 ноября в качестве докладчика от этого комитета, высказался в том смысле, что конвент имеет право судить короля. Он доказывал, что неприкосновенность короля не распространяется на его частные действия, а его тайные сношения с иностранными державами и эмигрантами должны быть отнесены к разряду таких частных действий. По его мнению, конвент, являющийся представителем французского народа, должен превратиться в судебную палату и вынести свой приговор над Людовиком согласно законам, касающимся вопроса об измене и наговорах.
Прения по поводу этого предложения комитета законодательства начались 13 ноября. Крайняя правая конвента утверждала, что короля нельзя ни судить, ни наказывать, так как неприкосновенность распространяется на все его действия и что Людовик XVI уже наказан тем, что смещен с престола. Последнюю мысль особенно подчеркивал Мориссон; по его мнению, смещение с такого престола, как французский, является не менее тяжелым наказанием, чем смертная казнь. Кроме того, он пытался представить короля как жертву окружающей среды и свалить всю вину на придворные круги.
Против такого взгляда на дело выступили Робеспьер и Сен-Жюст. Они проявили себя в этих прениях сторонниками Руссо и ссылались в своих речах на его «Общественный договор». Марат вполне разделял их воззрение. В прежние времена он составил проект уложения о наказаниях и высказался только очень условно за допустимость смертной казни; и Робеспьер высказался однажды в учредительном собрании против смертной казни вообще. Но Руссо в своем «Общественном договоре» выставил следующее положение: «Если для государства полезло, чтобы ты умер, то ты должен умереть, так как до этого момента ты жил в безопасности только под этим условием и так как твоя жизнь не является уже одним лишь благодеянием природы, а условным даром государства». Догматики государственной и общественной философии Руссо полагали, что им надо в деле Людовика XVI подчиниться беспрекословно этому положению великого философа; да и впоследствии, во времена ужаса, на столе комитета благосостояния можно было всегда найти «Общественный договор» Руссо.
Первым против Мориссона выступил Сен-Жюст. Эго был молодой человек двадцати четырех лет, попавший в конвент благодаря влиянию Робеспьера. По происхождению своему он был маркиз. Этот человек, по своей внешности похожий на девушку, обладал крупными талантами и был выдающимся мыслителем. В бурную эпоху революции он, хотя и непродолжительное время, играл выдающуюся роль. Возражая Мориссону, он заявил, что короля нельзя судить по гражданским законам, так как, будучи королем, он тем самым исключен из общественного договора; по его мнению, с королем надо поступить на основании международного права. «Граждане, – воскликнул этот молодой фанатик, – если в Риме после шестисот лет добродетельной республиканской жизни, если в Англии после смерти Кромвеля, несмотря на всю энергию этого человека, снова ожила королевская власть, то какой страх должен объять добрых граждан, друзей свободы, при виде того, как дрожит топор в руках народа, при виде того, как этот народ со страхом и уважением приближается к памятнику своего рабства?»
Большинство конвента было настроено против таких мероприятий. Многие горячо выступали против Сен-Жюста. Но в это время поднялся Робеспьер, который очень часто подхватывал и развивал дальше идеи Сен-Жюста. Он тоже не хотел процесса. «Собрание, – заявил он, – уклонилось в сторону от интересующего нас вопроса. У нас тут дело идет не о процессе. Людовик Капет не является обвиняемым, а вы не представляете собою судей. Вы – государственные деятели и не можете быть ничем иным. Вам не приходится произносить приговора над человеком; вам надо лишь принять меру, клонящуюся к общественному благу, совершить акт политической предусмотрительности. Король, смещенный с престола, может пригодиться только для двух вещей: или он своей жизнью будет подкапываться под спокойствие и свободу государства, или он своею смертью упрочит и то и другое. Вот где следует искать решение того вопроса, который нас интересует. Людовик уже осужден, в противном случае сама республика не имеет себе оправдания».
Конвент не согласился с этой страшной альтернативой, но она проникла в народ, для которого слова Робеспьера имели громадное значение. Предместья привыкли поддерживать «Неподкупного» и постоянно аплодировать ему. Общественное мнение склонилось в пользу его взгляда, и конвент, не разделяя его мнения, должен был все-таки повести процесс против короля. Впрочем, в этом деле Марат не разделял взглядов Робеспьера. Он даже говорил одному из своих друзей, что в поведении Робеспьера видны зародыши будущего диктатора. Предчувствие не обмануло его.
Прения тянулись еще очень долгое время; но 3 декабря, по предложению Петиона, конвент решил возбудить против короля процесс, с соблюдением судебных формальностей. Была избрана особая комиссия, которая должна была, собрать все поднятые против короля французов обвинения и составить обвинительный акт.
Против короля было возбуждено преследование за государственную измену. Обвинительный акт распадался на две части. Первая часть представляла собою в некотором роде введение, снабженное историческими справками. В ней были перечислены все направленные против конституции действия короля, как, например, попытки произвести государственный переворот, заговоры, бегство в Варенн, нарушение клятв и т. д. Во второй части были приведены все те факты, которые указывали на враждебную по отношению к народу и конституции деятельность короля до 10 августа. Но все это не представляло собою собственно обвинительного материала: обвинительный акт стремился только доказать, что на основании прошлого Людовика надо прийти к заключению, что он действительно способен совершить те преступления, в которых его обвиняли. Такими преступлениями в особенности являлись заговор, сношение короля с иностранными державами и с эмигрантами и его сочувственное отношение к реакционным планам двора.
