Как объяснила потом случившееся Вдова, долгие годы дружившая с собачниками, Барри видимо почувствовал неприязнь, исходившую от Круглова. Я, конечно, одернула собаку, приказав ей сидеть, извинилась перед Василием, но, выходя из лифта на своем этаже, он злобно бросил: «Подохнешь!»
Я, в ту пору еще ребенок, не придала значения угрозе, даже не поняла, к кому она конкретно была обращена: ко мне или к Барри, и не стала рассказывать родителям о мелкой неприятности, дабы не расстраивать их лишний раз. Но, как впоследствии оказалось, напрасно.
Через несколько дней пес заболел. Первой на недомогания собаки обратила внимание мама. Она вошла в комнату, где мы с папой, рассевшись по разным углам дивана, играли в «морской бой», и почему-то шепотом сообщила:
– Барри нездоров. Или у него плохое настроение!
– У Барри не может быть плохого настроения, – легкомысленно отмахнулась я и ткнула карандашом в очередную клеточку начертанного на листе квадрата. – Папка, держись! А-4!
– И он самый здоровый в нашей семье! – поддержал меня отец и деланно плаксиво завопил. – Ранен!
– Я предложила ему косточку, – растерянно произнесла мама, – но он отказался.
– А вот это уже серьезно, – насторожился папа и отложил в сторону книгу, в которой прятал от меня листок со своими «кораблями». – Пошли!
Барри лежал на коврике, прикрыв глаза, и не встал, как обычно, радостно виляя хвостом, когда мы втроем вышли в коридор. Я присела возле него и осторожно положила руку на широкий лоб пса. Веки Барри дрогнули и приподнялись. И годы спустя я не могу забыть этот взгляд! Господи, какая в нем была тоска!..
Через полчаса Барри привстал и заскулил, просясь на улицу. Папа надел на него ошейник, и мы втроем вышли во двор. Пес тяжело и как-то неуверенно брел по дорожке. Его огромные лапы, заплетаясь, тонули в мертвеющей осенней листве. Вернувшись домой, он жадно лакал воду, но так и не притронулся к еде.
К вечеру у собаки началась рвота. При попытке встать, пса мотало из стороны в сторону, словно тряпичную куклу, могучие в прошлом мышцы дрожали, время от времени их сводила судорога.
Папа вызвал Софью Матвеевну, она куда-то позвонила, и уже через час возле Барри хлопотал доктор…
Пса перенесли на диван. Я села рядом, на пол, уткнувшись носом в теплую морду собаки и словно окаменела. Помню, как плакала мама, притулившись на стуле возле окна, как папа вбивал гвоздь в стену, помогая врачу подвесить капельницу, как Вдова, глотая слезы, разводила в воде какой-то порошок, но все было тщетно. Смерть уже коснулась Барри.
Откуда-то издалека до меня долетел монотонный голос врача:
– Время упущено… Скорее всего это мышьяк… Внешние признаки отравления проявляются не сразу… Практически невозможно помочь…
Потом отчаянный возглас папы:
– Но где… Скажите мне, где?.. Где пес мог его нахвататься?
И тут в моей голове будто что-то щелкнуло, словно засветился экран, на котором один за другим поплыли кадры. Лифт… Угрюмый Василий… Странное поведение Барри… Кругловское «подохнешь»…Порошок, пробегавший ровной дорожкой у плинтуса стены на нашем этаже возле лифта… Фраза соседки: «Крыс что ли морят?» И непобедимая слабость Барри втягивать в себя, как мощный пылесос, все подряд…
В этот день, в день смерти Барри, я впервые по-настоящему поняла, что такое ЗЛО, впервые осознала, что главный источник зла есть нечто конкретное – это человек. Я перестала верить в сказки, в торжество добра. И поняла последний взгляд Барри. Пес словно спрашивал: «За что?»
Вот тут, выйдя из ступора и не выдержав боли рвавшегося на части сердца, уже не сдерживаясь и рыдая в голос, я дико закричала:
– За что?!
Меня с трудом оттащили от безжизненного тела Барри, заставили выпить какую-то резко пахнущую жидкость, благодаря которой я провалилась в сон и не видела, как вызванная ветеринаром специальная служба увозит труп собаки.
Я очнулась лишь к обеду следующего дня. Едва открыв глаза, поняла, что ночной кошмар – не сон и отныне мне предстоит жить без Барри. Родители предусмотрительно убрали все его вещи: миски, поводок, мячик, даже коврик у двери лежал другой. Но дух Барри все еще витал в осиротевшей квартире, отчего глаза поневоле наполнялись слезами.
Через несколько дней, возвращаясь домой из школы, я столкнулась у подъезда с Кругловым. Завидев меня, Василий потупился, шагнул в сторону и быстро пошел прочь. Уже взявшись за ручку двери, я невольно оглянулась ему вслед. Он тоже почему-то оглянулся, наши глаза встретились, и я неожиданно для себя прошептала то самое страшное слово: «Подохнешь!» Круглов дернулся, отвернулся и быстро зашагал со двора.
А спустя месяц во время ужина в нашей квартире прогремел звонок. Встав из-за стола, папа направился к двери. Через пару секунд до нас долетели странные звуки: сдавленный крик и папино растерянное бормотание. Привлеченные шумом, мы с мамой тоже выглянули в коридор и оцепенели от ужаса: по лестничной клетке металась растрепанная жена Круглова, рыдая в голос и нажимая на все дверные звонки.
Мама осторожно тронула отца за плечо и встревожено спросила:
– Что случилось?
– У Василия инфаркт, – тихо пояснил папа. – Врачи приехали, но надо помочь вынести носилки, мужик-то тяжелый. Вот Елена и мечется в поисках тягловой силы. Ну, я пошел…
В тот же вечер Круглова не стало, он умер по дороге в больницу в машине «скорой».
На похороны собралось человек десять – сплошь коллеги Василия.
Помогая Елене по доброте сердечной, Софья Матвеевна попросила меня принести на кухню Кругловых губку и жидкость для мытья посуды. Я послушно взяла все названное и спустилась на пятый этаж.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Я тихо вошла и увидела Елену, сидевшую во главе поминального стола: напряженная, бледная и обессилевшая от слез женщина смотрела в одну точку, с застывшим вопросом в глазах: «За что?»
В этот день я усвоила еще один жизненный закон: ничто не остается безнаказанным…
После смерти Барри любые мои попытки завести в доме какую-либо живность пресекались на корню. Да и я не очень-то настаивала. Зато с посторонними псами, включая Пальчика Софьи Матвеевны, отношения складывались более чем дружеские. Я могла погладить и пуделя, и добермана, и бультерьера, рассчитывая не только на ответную ласку, но и на беспрекословное послушание.
Должно быть, из-за столь необычных взаимоотношений, самым страшным грехом для себя я считала пусть и случайную, но возможность сбить собаку на дороге.
И инструктор, обучавший меня вождению, и друзья не раз повторяли, что за рулем надо думать не о жизни внезапно выскочившей на дорогу псины, а о безопасности, как своей, так и окружающих.
Я же, завидев на пути собаку, неизменно забывала обо всех предостережениях, либо объезжая лохматое препятствие по опасному краю обочины, либо резко ударяя по педали тормоза, что приводило к таким маневрам и без того склонного к перевороту внедорожника, коим ужаснулся бы и Шумахер.
