– Пустое, – перебила меня Софья Матвеевна. – Безденежье, домоводство… О чем ты говоришь, Лизонька? Все это лишь бытовые неурядицы, которые при желании вполне преодолимы. Кстати, в одном из писем Дурову поэт сам писал, что деньги – дело наживное. Да, Александр Сергеевич женился на бесприданнице, и сам богатством не обладал. Но у него были весьма неплохие доходы, которые шли… куда?
Вдова вопросительно посмотрела на меня.
– В основном, на уплату долгов, огромную часть из которых составляли карточные.
– Вот именно! – Софья Матвеевна назидательно подняла вверх указательный палец и тут же беззаботно махнула рукой. – Не в деньгах дело. Точнее, не только в них. А главную причину ты уже озвучила – отсутствие любви.
– Но многие литературоведы утверждают, – неуверенно возразила я, преклоняясь перед авторитетом исследователей и, как бы споря сама с собой, – что Пушкины любили друг друга.
– И в чем же это выражалось, позволь узнать?
– Ну… Приводят, как пример, письмо Натальи Николаевны к брату Дмитрию с просьбой назначить ей содержание, чтобы помочь мужу тянуть семью…
– Это не любовь, солнышко мое, а всего лишь попытка привести в порядок дела домашние. Всего лишь забота, та самая, которую с детства прививали всем девочкам. Не забывай, у женщин того времени не было впереди ни института, ни карьеры. Их готовили к замужеству, к созданию семьи, учили уважать будущего супруга, почитать его и слушаться. Так что, письмо с просьбой о материальной помощи – всего лишь за-бо-та.
– Но он называл жену «ангелом», «Мадонной», – выдвинула я новый аргумент, на который не раз натыкалась в книгах. – И явно гордился ею.
– Вот! – Указательный палец Вдовы вновь пронзил воздух. – Ты сама нашла ответ. Именно – гордился! Всего лишь – гордился! Красотою, успехом, общим обожанием. Ах, как это должно быть щекотало самолюбие!
Софья Матвеевна легко поднялась с дивана, прошлась по комнате, нервно потирая руки, и встала у окна, глядя во двор.
– У нашего подъезда стоит шикарная иномарка, темно-вишневая и вытянутая как капсула. Знаешь, кому принадлежит?
Я утвердительно кивнула:
– Иванцову с третьего этажа.
– Да-а-а, Сереженьке Иванцову, – как-то невесело улыбнулась Вдова. – Тому самому Сереженьке, с которым я три года к ряду занималась литературой. Мальчик подавал большие надежды. Какие сочинения писал! Как мыслил! С первой попытки в университет поступил. А кем в результате стал?
Я неопределенно пожала плечами.
– По-моему, салон какой-то открыл. Кажется, красоты.
– Вот-вот, – недовольно проворчала Софья Матвеевна. – Стрижет, бреет, массирует. Новоявленный бизнесмен. Денежный мешок. Но речь не о том. Не так давно он познакомил меня со своей новой женой. Видимо, хотел поразить. И поразил! Рядом с Сережей, от которого когда-то на ночь запирали книжных шкаф, чтобы мальчик не корпел над книгами и мог поспать лишний час, стояла кукла наследника Тутти.
Вспомнив нынешнюю супругу Иванцова, я невольно расхохоталась, поразившись точности сравнения. Вот уж право слово – кукла. Хороша необыкновенно: лицо словно фарфоровое, шелковые локоны ниже плеч, ноги бесконечные, носик как у ангелочка, а ресницы доходят чуть ли не до середины лба.
– Но какое отношение она имеет к нашему разговору? – поинтересовалась я, отсмеявшись.
– Да самое что ни на есть прямое! – Софья Матвеевна подхватила крутившегося у ног Пальчика и села с ним на диван, ласково поглаживая пса. – Посуди сама. Раньше у него была Марина, веселая, умная, заботливая девочка, с которой он дружил со школьной скамьи. Чудесная пара сложилась. Она, словно второе «я», во всем поддерживала Сережу. В годы перестройки тянулась изо всех жил, помогая ему организовать собственное дело. Помогла на свою голову. Не знаю уж, сказал ли он ей «спасибо», но от дел как-то отстранил, посадил на домашнее хозяйство, и Марина мало помалу закисла. Располнела, подурнела, совершенно потеряла интерес к жизни. Потом и вовсе исчезла из нашего дома, а Иванцов завел куклу, которую вместо Марины выводит на светские рауты.
Я никак не могла понять, куда клонит Вдова, а она тем временем все больше распалялась.
– Скажи мне, милое дитя, ну зачем Сергею создание, на которое можно только любоваться? Ведь она хороша лишь до тех пор, пока не открыла рот. Разговаривает жеманно, слова тянет так, словно зубы склеены жвачкой. Вечно капризное выражение лица, в глазах – ни мыслишки, а уж в голове…
– Зато с ней не стыдно появиться в обществе. Все любуются и завидуют, мол, какую красавицу отхватил Иванцов. Да вашего Сережку на этих раутах гордость во все стороны распирает.
При этих словах Софья Матвеевна вновь подскочила с дивана, подбежала к письменному столу и повернулась ко мне, держа в руках старинный подсвечник.
– Красивый, правда?
Я молча кивнула.
– А знаешь, сколько лет он здесь стоит? Более трех десятков. И о его красоте я вспоминаю только тогда, когда протираю пыль. Привыкла. Потому что данная красота – бездушна. Это всего лишь вещь. И Иванцов относится к своей кукле как к вещи: сладостно обладать, но думать о ней постоянно нет никакой нужды. Пушкин тоже гордился своей женой, грелся в лучах ее красоты. Отблески всеобщего обожания падали и на него. Но ко всему привыкаешь, даже к красоте супруги, которая к тому же принадлежит тебе. Если нет любви, рано или поздно начинаешь чувствовать неудовлетворенность.
– Но Наталья Николаевна была отнюдь не глупа, – попыталась возразить я.
На что Вдова печально улыбнулась:
– Дело не в уме и глупости. А в отношении к человеку. Иванцова я привела в пример, говоря о любви, которой в его новой семье нет. Он выбрал красоту, как вещь, которой можно похвастать при случае. Да, есть обязанности сторон: накормить, одеть-обуть, блеснуть внешностью – не более. А любви нет… И, поверь, ничто не в радость. У данной пары нет будущего. Дунь на свечу, и она погаснет. Останется все той же свечой, только без огня…
– А почему вы сказали, что именно я могу понять Натали?
– Потому что ты пережила нечто подобное. Вы с Егором не любили друг друга, а вступили в брак. – Лицо Софьи Матвеевны болезненно сморщилось. – Но… в этом есть и моя вина.
Я попыталась было успокоить ее:
– Поначалу мне казалось, что любили.
– В твоем предложении – два лишних слова, – сухо заметила Вдова, – «поначалу» и «казалось»…
«Поначалу» и «казалось»… Как же я могла забыть? Ведь именно так говорила Светка…
Март 1988 года
– Ты знаешь, поначалу казалось, что я ему приглянулась, – так обычно начинала свой рассказ об очередном неудавшемся романе моя школьная подруга Светланка.
Ей удивительно подходило имя, данное родителями при рождении. Белокожая, пухленькая, с голубыми широко поставленными глазами, задорным чуть вздернутым носиком, светловолосая и кудрявая, она чем-то напоминала Белоснежку из сказки и в школьные годы просто не знала отбоя от парней.
