Получив аттестаты зрелости, мы разбежались по разным институтам. Правда, я в первый и последующий годы, мечтая выходить на авансцену театральных подмостков, собирая шквал аплодисментов, с треском проваливалась на вступительных.
Светка же сдала экзамены с лету. Ей удалось войти в ИНЯЗ с легкостью и изяществом королевы, к ногам которой уже в первый год учебы преподаватели могли бы положить не только диплом, но и кандидатскую степень.
Впрочем, моей подруге все давалось с легкостью. Она училась без каких-либо проблем, впитывая в себя знания, как новомодная губка для чистки автомобильных стекол, великолепно пела, что позволило ей уже на первом курсе стать солисткой студенческого ВИА. Отменно создавала шаржи и даже пробовала писать маслом, что тоже имело успех.
Иностранные языки преклонялись перед Светкой, сдаваясь ей без боя. Она свободно болтала и с немцами, и с англичанами, и с итальянцами, покоряя людей изящностью словосочетаний и безукоризненным произношением.
Триумфом молодой талантливой студентки стал международный молодежный песенный фестиваль, на котором Светку чуть ли не по пояс завалили цветами, не забыв вручить и главный приз. Плюс ко всему, ее курсовая по любому предмету тут же становилась сенсацией, которую с чувством «обсасывали» на семинарах.
Но солнце, к сожалению, не только всходит. По вечерам оно обладает грустной особенностью скрываться за горизонтом.
Закат Светкиного счастливого «дня» пришелся на третий курс, как раз на то время, когда я наконец-то, но не без помощи влиятельного друга отца с трудом втиснулась в плотные ряды первокурсников театрального института, нагло растолкав парочку таких же, как я, «блатных».
Правда «втиснулась» не на актерский, а на режиссерский факультет, чему в тот период несказанно обрадовалась, решив, будто способна не только кланяться перед зрителями, нацепив костюм главной героини пьесы, но и самолично создавать театральные шедевры – совершенно фантастические спектакли, которым будут рукоплескать все столичные критики.
Для меня наступило долгожданное ясное утро, тем временем как Светка уже погружалась в мрачные сумерки. Звездная пыль вскружила ей голову, а отличные отметки дали толчок к мысли, что отныне всего можно добиться, используя накатанную дорожку. Но по ледяной горке лететь, бесспорно, здорово, дух захватывает. Только где гарантия, что в конце ты удержишь равновесие и не шлепнешься, расквасив нос.
Светка пела, фланируя с одного фестиваля на другой. Богатые когда-то знания потихонечку испарялись, а зачетка уже не пестрела отличными оценками. Поначалу в ней появились совершенно чуждые для подруги четверки, а затем и немыслимые тройки с «неудами». Вокальная карьера тоже дала сбой, когда Светка, простудившись, повредила связки, и она растерялась, как отставший от стаи звереныш в одиночестве ночного леса.
Моя подруга располнела и как-то потускнела, что незамедлительно сказалось на толпе некогда окружавших ее поклонников. Их будто разом смыло бурлящей океанской волной.
– Что происходит, Светлячок? – не единожды задавала я вопрос, на который так и не получила четкого ответа.
Подруга опускала глаза и мямлила нечто невразумительное о необходимости сесть на диету, подлечить связки, налечь на учебу, посетить косметолога и завести очередной роман. Последнее стало более чем навязчивой идеей.
– Вот увидишь, – все чаще повторяла она. – Стоит мне влюбиться и жизнь вновь переменится к лучшему.
– Так влюбись, – не задумываясь, советовала я.
Светка предпринимала какие-то попытки и тускнела еще больше. Тогда-то я все чаще стала слышать от нее слова: «Поначалу казалось, что я ему приглянулась…»
Далее шли различные интерпретации печальных рассказов, сводившихся к тому, с какой брезгливостью смотрел на нее кавалер, стоило ей освободиться от одежды, обнажив изрядно расплывшиеся формы, задетые далеко не первой стадией целлюлита.
– Представляешь, – жаловалась Светка, повествуя историю очередного неудавшегося рандеву, – стягиваю джинсы, что само по себе выглядит далеко не эстетично, так как напяливаю их на себя чуть ли не с мылом и только в лежачем положении. Пыхчу, кряхчу, сдираю это тряпье чуть не с кожей, а когда процесс «развертывания конфетки» подходит к концу, вижу, как вытягивается рожа этого недоноска.
– Почему – недоноска? – не понимала я.
– Да потому что в последнее время мне достаются одни недоноски, – кипятилась Светлана. – Словно иду сквозь строй, а справа и слева сплошь «квазиморды».
– Тогда зачем ты с ними встречаешься? – еще больше недоумевала я.
– А ты думаешь, ко мне подходят только такие, как твой Дантес? – ерничала подруга. – Белокурые, ясноглазые, высокие да при белом мундире с эполетами? Черта с два. Кому я нужна с такой задницей, при виде которой тошнит даже недоносков.
– Задницу ты наела сама, – не выдерживала я, неизменно переходя от утешений в нападение. – Сколько раз предлагала, пошли в спортзал.
– Да там же всех наизнанку вывернет, когда я облачусь в миленький спортивный костюмчик, – незамедлительно парировала Светка.
– Купим тебе свободный, – не отступала я. – Сядешь на диету, будем бегать по утрам, а вечерами зубрить историю и подчищать «хвосты».
– Да когда тебе, – раздраженно отмахивалась подруга. – Ты теперь прима, во всех этюдах и отрывках на первых ролях. Завязла по самые ушки, вот и наслаждайся учебой да признанием, пока козырная карта прет. К тому же, ты ничего не понимаешь в жизни. Даже целоваться не умеешь. Создала себе кумира из мертвых и никак не хочешь понять, что твой Дантес – это история, а не реальность. Все ждешь, что откроется дверь и войдет белокурый Жорж с предложением руки и сердца? Это бредни, Лизка, бредни чистой воды, за которыми ты прячешься от действительности. Проснись и спустись с небес на землю.
Подобное я слышала от нее и раньше, поэтому, пропустив мимо ушей очередной выпад подруги, продолжала настаивать на своем:
– Светк, я тебя умоляю… Ну давай хоть попробуем что-то изменить.
– Отстань, – злилась она. – На лишние жировые складки имеют право только оперные певицы. А таковой мне не стать никогда. Но не все еще потеряно, Лизок. Одному из недоносков я, кажется, серьезно приглянулась. Очередной Квазимодо. Сутулый, картавый, толстопузый маломерок с завышенной самооценкой. Потому как толстосум. В годах, правда, и лысоват, зато с положением. Покувыркаемся, как два воздушных шарика. Авось кто-нибудь из нас да лопнет. Надеюсь, не я.
Но Светланка ошибалась. «Лопнула» именно она.
Картавый лысый толстосум оказался ни кем иным как главным санитарным врачом одного из районов. И Светкины формы его ничуть не смущали, так как в постели они кувыркались исключительно под кайфом.
К тому же стареющий недоносок оказался извращенцем, способным на секс только после истязания жертвы. Более того, одним из излюбленных занятий садиста было следующее: с помощью шприца он вкалывал в Светкину пышную грудь спиртное, после чего припадал к ней как младенец к материнскому источнику Мадонны.
