– Ну, а в Лувре-то были? – допытывалась Вдова.
– Конечно, – солидно ответил Никита. – Обошли за день все, на что сил хватило. Даже у великой Джоконды постояли.
– А в Люксембурге невообразимо красиво, – не унималась я. – Город просто удивительный – тихий-тихий. И еще там есть маленький скверик в такой низине за парапетом. Если стоишь к нему спиной, то слышишь веселые голоса детей, будто внизу детвора играет в салки или прятки. А посмотришь вниз, и становится так грустно: на ярко-зеленом газоне разложены огромные фотографии детей, которым так и не суждено было стать взрослыми…
– А бастионы? – попытался сменить грустный тон Никита.
– Они впечатляющи, – согласилась я. – Но разве можно сравнить пусть и исторически-значимые камни с морями тюльпанов под Амстердамом? Представляете, Софья Матвеевна, человек идет по полю разноцветных тюльпанов, утопая в них буквально по пояс. От подобной неземной красоты просто плакать хочется.
– Но разревелась ты почему-то совсем в другом городе.
– Лиза плакала? – ужаснулась Вдова.
– Еще как! – скептически улыбнулся Никита. – Да где! У самого Рейхстага!
– Почему? – Софья Матвеевна перевела на меня вопросительный взгляд.
– Да так, – уклончиво ответила я.
– Нет уж, рассказывай, – не унимался Никита.
– Не хочу, – уперлась я.
– Да что случилось-то? – всполошилась Вдова. – Неужто, вы повздорили у стен самого Рейхстага?
– У стен самого Рейхстага, глубокоуважаемая Софья Матвеевна, мы в очереди стояли, – пояснил Никита. – Чтобы посмотреть на то место, куда водрузили свой победный стяг. А рядом с этой очередью, заметьте, в большей степени состоящей из русских туристов, расположилась еще одна парочка русских, но далеко не туристов.
– Прекрати ерничать, – вяло попросила я. – Просто эти двое бывших русских, иначе и не назовешь, зарабатывали себе на жизнь, пропевая Родину.
– Заметьте, не пропИвая, что было бы более естественно, а именно пропЕвая.
– Не поняла, – Софья Матвеевна растерянно переводила взгляд с одного из нас на другого.
– Да песни они пели, – не выдержала я. – Под гармошку. Мужик пиликал как умел, а дама, накрывшись расписной русской шалью, выводила на все лады и народную «Дубинушку», и «Землянку», и «Жди меня»…
– На потребу публики, но за немецкие рублики, – не удержался от сарказма Никита. – Им одна пожилая тетка нашу сотенную попыталась всучить, так мужик наотрез брать отказался – он, видите ли, только за валюту меха растягивает. Вот Лизок и расстроилась – наши отцы и деды тут кровь свою проливали, а эти на чужом горе да памяти денюжку заколачивают. Обидно за родину… Лизка-то заплакала, да промолчала, а вот остальные из наших чуть не матюгами данный русский дуэт крыли.
– Стыдно, ничего не скажешь, – тихо произнесла Вдова и вдруг всплеснула руками. – Лиза! А про парижанок почему молчишь? Ты же всегда ими так восхищалась!
– Увы, мадам, и тут у нее облом случился, – издевательски заметил Никита.
– Они слишком отличаются от того, что печатают в журналах, – не удержалась от улыбки и я. – Мы бродили по самым дорогим улицам, и ничего сверхъестественного я не увидела. Так… Серые мышки в невзрачных джинсиках да маечках, не слишком аккуратно причесанные, без макияжа.
– Может, не по тем улицам ходили? – усомнилась Вдова.
– Софья Матвеевна, поверьте, наши дамы куда шикарнее и следят за собой гораздо тщательнее. Хоть в районе Кремля, хоть на Алексеевской, хоть в Медведково. А бомжовского элемента и тут и там хватает.
Я с достоинством улыбнулась и победно подняла вверх указательный палец:
– Заметьте, это сказал мой муж!
А потом печально добавила:
– Очень жаль, но французы практически ничего не знают о Дантесе. Я спрашивала о нем везде, где было возможно…
– И получала весьма плачевные ответы, – продолжил Никита. – Увы, многоуважаемая Софья Матвеевна, на пару десятков Лизиных вопросов нашелся едва ли не один положительный ответ.
Март 2004 года
«Не всякую кручинку заспишь и в перинке». Вот уж точно так точно. Но, покрутившись с боку на бок и силой воли прогнав воспоминания, я все-таки сомкнула веки, намереваясь во что бы-то ни стало заснуть.
Мне это почти удалось, когда неожиданно скрипнула дверь, в проеме которой появилась клокастая голова деда.
– Не спишь, Лизавета? – шепотом позвал он.
– С вами заснешь, – недовольно пробурчала я.
– Ты погоди ворчать-то, – старик прошмыгнул в комнату, схватил стоявший у окна колченогий стул и ловко устроился на нем возле кровати. – Я вот что еще спросить хотел…
Дед немного помялся и задал вопрос, который напрочь прогнал уже обволакивающий меня сон.
– А правда, что на твоем Дантесе во время дуэли была надета защита? Ведь ежели это так, то не то что шельмой, а и большим подлецом назвать его будет мало.
– Что вы имеете в виду под словом «защита»? – умозаключения деда настолько развеселили меня, что я села на кровати, подсунув под спину вторую подушку.
– Ну-у-у, – затянул старик, – кольчуга там какая-нибудь или бронежилет.
– Бронежилетов и иных пуленепробиваемых средств тогда точно не было, – улыбнулась я. – Они появились гораздо позже. А кольчугами к тому времени больше двух веков не пользовались.
– Ну, мог, к примеру, кто-то из друзей достать ему эту музейную редкость, – не отступал дед.
– Мог, наверное, – легко согласилась я.
– Вот! – старик радостно хлопнул себя по колену. – Что и спасло жизнь мерзавцу-французу.
– Да откуда вы взяли подобную ересь? – возмутилась я, задетая словом «мерзавец».
– А годах в шестидесятых об этом, знаешь, сколько писали! – дед явно радовался тому, что вспомнил факты, о которых я, по его мнению, знать не могла, потому как меня в те годы еще и в проекте не было.
Пришлось разочаровать старика.
– Я читала статью Сафонова в журнале «Нева». Он хоть и был специалистом судебной медицины, но наплел всякой чепухи. Сочинил легенду о панцире, отверг ранее существовавшую теорию о том, что пуля, выпущенная из пистолета Пушкина, пробила руку Дантеса и попала в пуговицу на его мундире. А потом рикошетировала. Сафонов утверждал, будто подобного не могло быть, так как пуговицы были пришиты в один ряд.
– И в чем же он не прав? Очень даже прав, – настаивал на своем дед. – Если пуговицы не было, то Александр Сергеевич точно бы Дантеса пришиб.
– Да почему не было? – воскликнула я. – Была там пуговица, была!
– А ты почем знаешь? – не сдавался старик. – Мундир что ли щупала?
– К сожалению, даже не видела, – честно призналась я. – Но в книге по истории военного костюма можно найти рисунок кавалергардского мундира, который военные носили зимой. Дуэль ведь состоялась зимой, так?
