Я же теперь знала наверняка: измена – не лучшее средство мести. Да и сама месть совершенно неуместна, когда в сосуде твоей души плещутся пусть и последние, но капли любви.
Нацарапав на пыльном окне «Н+Л», я уткнулась горячим лбом в холодное стекло и заплакала. Как же я скучаю по тебе, Никита! Если бы ты мог понять, как мне больно…
Как жаль, что рядом уже нет Вдовы…
Май 2002 года
Софья Матвеевна скончалась тихо во сне в канун майских праздников. По завещанию мне досталась квартира Лебедевых, старая дача и нешуточная доля прибыли в адвокатской конторе.
А за две недели до смерти, когда я ненадолго, что стало обычным после замужества, забежала к Вдове, она впервые открыла передо мной ту самую шкатулку, в которую не разрешала совать нос ни в детские годы, ни позже.
В малахитовом сундучке хранились драгоценности Софьи Матвеевны: и те, что она получила в наследство от свекрови и матери, и те, что дарил покойный адвокат.
– Сегодня я хочу передать тебе то, что принадлежало нашей семье многие годы, – торжественно сказала Вдова.
Я попыталась было возразить, но Софья Матвеевна жестом остановила меня.
– Не спорь! Сколько я еще протяну – одному Богу известно. Мое сердце так поизносилось, что врачи не дают никаких утешительных прогнозов. Ты заберешь шкатулку сегодня же. Но знай, что самое ценное в ней не кольца, серьги, да браслеты. Самое ценное – вот этот медальон.
Вдова открыла золотой овальчик и я ахнула: левую сторону медальона украшали сапфиры и изумруды, а в правую был вставлен миниатюрный портрет женщины, которую я узнала сразу же, боясь произнести имя вслух.
– Неужели?..
– Да, – спокойно подтвердила Вдова. – Это портрет Екатерины Николаевны Гончаровой, той, что стала женой Дантеса.
– Но откуда?.. – неверяще прошептала я, едва касаясь пальцами золотого медальона.
– Покойный супруг приобрел эту вещицу у своего младшего брата Ивана году эдак в шестидесятом, но ему так и не удалось узнать, кто автор миниатюры, кому ранее принадлежал медальон и откуда он взялся у брата.
– А кто-нибудь еще знает о его существовании?
– Теперь только Егорушка. Раньше о семейных драгоценностях знал брат покойного адвоката. У них с мужем даже произошла ссора из-за того, что мой супруг отказался поделить наследство, переданное ему матерью. Она не слишком-то жаловала младшего сына, который вечно пил горькую и спустил немало вещей, дважды даже попался на краже, унеся из дома матери, кажется, браслет и серьги. Пила и жена Ивана, поэтому мы с мужем и приняли решение взять Егорушку на воспитание. Но ужиться с ним так и не смогли. Мальчик был слишком груб и неуправляем, отца с матерью ненавидел люто, да и к нам теплых чувств не питал, считая виновными в нищенском существовании родителей. Вот ему Иван рассказал и о шкатулке и о бесценном медальоне. Видишь скол?
Вдова провела пальцем по едва заметной щербинке на боковой стороне шкатулки возле самого замочка.
– Егорушкина работа. Уж очень хотелось парню взглянуть на семейные реликвии. Умру, он от тебя не отстанет, поэтому, возьми шкатулку сейчас.
Но я наотрез отказалась лишать Вдову того, что грело ее сердце не одно десятилетие.
– Пусть шкатулка стоит там, где стояла всегда, – твердо сказала я. – Вы знаете мое отношение к драгоценностям. Кроме обручального кольца и тоненькой цепочки я ничего не ношу, а, благодаря Никите у меня у самой скопился целый склад всяких побрякушек. А с Егорушкой я как-нибудь разберусь.
– Тогда возьми хотя бы медальон, – настаивала Софья Матвеевна. – Мне будет радостно знать, что данная вещь хранится у тебя.
Вот от медальона я отказаться не смогла. Обладать тем, что, возможно, принадлежало когда-то моему кумиру, было слишком соблазнительно. Вдова упаковала медальон в бархатный мешочек, который я с благоговением положила в свою сумочку.
Говоря о притязаниях Егорушки, Софья Матвеевна как в воду глядела. Мой бывший супруг вспомнил о шкатулке на следующий день после сороковин. Но я пресекла его попытку получить хотя бы половину ее содержимого на корню, несмотря на то, что Никита взял сторону Егорушки и настоятельно советовал отдать требуемое.
– Ну, зачем тебе все? – раздраженно спросил он. – Если продать хоть часть этих побрякушек, хватит на бутерброд и с маслом и с икрой не только тебе, но и не одному поколению потомков. Честно говоря, ты и без всего этого живешь безбедно. Или я не прав?
– Прав, – сухо согласилась я. – Но Софья Матвеевна по каким-то своим причинам не хотела делить содержимое шкатулки, и я обязана исполнить ее волю. Эти вещи были единым целым многие годы, таковыми они останутся и впредь.
– Вот же гадина, – не сдержался Егорушка. – Все захапала. Ну, точно, собака на сене.
– Тебя, по-моему, тоже не обделили, – тут же нашлась я. – Или это не ты получаешь прибыль с доли в фирме? И солидный оклад? Забыл, кто посадил тебя в директорское кресло?
– Да если б я на тебе не женился, – не унимался Егорушка, – то и квартира, и дача, и все остальное досталось бы мне, как единственному наследнику. Ведь ты такая же Лебедева, как пес Пальчик. Эх, и угораздило же сделать такую глупость…
– Да уж, сглупил ты брат, – решил было поддержать друга Никита и тут же получил в ответ ехидное:
– Зато ты вовремя подсуетился!
Оставив мужчин разбираться, кому повезло в большей степени, я отправилась на прогулку с Пальчиком, который отныне жил у моих родителей и каждый день мог навещать квартиру бывшей хозяйки. После ее смерти он как-то погрустнел, больше не бегал по скверу, выписывая круги со своими друзьями, предпочитая обнюхивать кустики и деревья в одиночестве.
Мы шли привычными тропинками, лишь ненадолго задержавшись у той скамейки, где любили беседовать со Вдовой. Я присела на прогретое за день дерево. Пальчик тут же устроился у меня на коленях, свернувшись калачиком и, положив голову на передние лапы. Погладив собачонку по бархатной шерстке, я тяжко вздохнула:
– Осиротели мы с тобой, милый… Эх, знала бы Вдова, какая возня начнется после ее смерти. Хотя, наверняка знала, иначе бы не стала рассказывать мне о странностях семьи Егорушки и столь настойчиво навязывать шкатулку.
Только теперь я поняла, почему Егорушка женился на мне и отчего так разозлился во время спора о Дантесе, когда я спросила мужа о его чувствах к отцу.
Март 2004 года
Уютная перина все-таки сделала свое дело – уже под утро, устав от дум и пересчитав лягушек, я заснула, а когда открыла глаза, по комнате бродил солнечный луч, движимый колышущейся занавеской у приоткрытой форточки.
Сделав круг, лучик задержался в углу моей «спальни», высветив гамачок паутинки и запутавшуюся в ней неизвестно откуда взявшуюся в марте мушку, мелко перебиравшую лапками.
