– Угу, – кивнула я. – Знаете, когда я их читала, сложилось впечатление, что автор хочет угодить потомкам, говоря о том, будто в глубокой старости Дантес впал в детство и сжег свои мемуары, которые писал много лет.
– Ты в этом сомневаешься? – улыбнулась Вдова.
Вместо ответа я вновь раскрыла свою тетрадь и процитировала отрывок из воспоминаний внука Дантеса – Луи Метмана о том, что его дед никогда не писал никаких мемуаров.
– Ну и кому верить? – горячо заявила я, с силой захлопнув тетрадь. – Близкому родственнику или чужому дяде?
– Ах, ты, моя бунтарка! – рассмеялась Софья Матвеевна. – Тебе бы следовало выбрать стезю адвоката. Представляю, как бы ты защищала своих подопечных! Разбивала бы их обидчиков в пух и прах!
– Не-а, – я отрицательно помотала головой. – Я способна защищать лишь тех, кого люблю. А адвокат не имеет права выбирать.
– Как сказать, – весело произнесла Вдова. – Если у тебя есть имя в определенных кругах, то есть и выбор. Может, подумаешь да сменишь профессию. Я поспособствую.
– Нет, – не согласилась я. – Пришлось бы вновь тесно общаться с Егорушкой, а мне этого как-то не очень хочется.
– А мы его уволим, – легко предложила Софья Матвеевна, вновь рассмеявшись.
Но я еще раз отрицательно помотала головой:
– Он на своем месте. Сами же говорили, что конторой рулит отменно. Вот пусть сидит себе и рулит, а я буду защищать того, кого люблю – моего Дантеса.
– И Никиту? – поддела меня Вдова, не удержавшись.
– И Никиту, – твердо сказала я, ничуть не смутившись. – Потому что тоже люблю…
Март 2004 года
После рассказа о моем лондонском знакомстве, дед укоризненно покачал головой:
– Ох, Лизавета, ну и болтлива же ты! А где сейчас-то твой Стас?
– Понятия не имею, – как можно равнодушнее ответила я. – Я оставила ему все свои московские телефоны, но он так и не позвонил. Хотя кое в чем все же помог мне.
– И в чем же, позволь узнать?
– Как и обещал, отсканировал и отправил в Москву фотографию Вдовы. Ту самую, где на ней был надет рубиновый гарнитур, который после смерти Софьи Матвеевны хранился в похищенной шкатулке вместе с остальными драгоценностями. Ответ пришел через три дня. Знакомый Стаса сообщил, что данное украшение находится в одном из антикварных магазинов, куда в конце октября его принесла пышногрудая блондинка лет двадцати пяти довольно яркой внешности. К письму прилагались и паспортные данные шустрой девицы – некой Галины Сергеевны Кольцовой, адрес магазина и имя ювелира, оценивавшего и принимавшего кулон с перстнем.
– А что ж милиция-то ушами хлопала? – возмутился старик. – Неужто не могли магазины проверить?
– Да проверяли они, – устало пояснила я, – только воры тоже не дураки. Они же не сразу драгоценности по магазинам развезли, выжидали почти полгода.
– Ты сказала – по магазинам? – насторожился дед. – Час от часу не легче! А ну-ка, докладывай все толком! Это ж надо! Два дня мне мозги канифолила.
Поняв, что своими недомолвками и обрывочными фактами совершенно запутала старика, я послушно начала излагать все по новой:
– Толком, так толком… Я уже говорила вам, что после ограбления квартиры Вдовы в мае прошлого года нас всех допрашивали. И родителей, и меня, и Егорушку, и Никиту. Прошлись и по списку гостей, которых мы собрали на годовщину смерти Софьи Матвеевны. Но никто не смог дать точного описания хранившихся в шкатулке драгоценностей. Вдова пользовалась ими крайне редко, никому не показывала, а после того, как не стало адвоката, вообще не надевала украшений. Егорушка знал о них только со слов родителей, а меня, кроме медальона, ничто не интересовало. О фотографии Вдовы, которую я передала Стасу, в то время отчего-то не вспомнилось. Словом, в милиции, заведя дело об ограблении, даже не знали, что искать. Поэтому, вернувшись из Лондона в последних числах ноября, я первым делом позвонила следователю. Мы встретились. Я рассказала ему о том, что узнал Стас, отдала все полученные им материалы и снимок Вдовы.
– А об угрозах? – перебил меня дед. – Об угрозах-то хоть упомянула?
– Нет…
– Почему? – старик недоуменно уставился на меня.
– О медальоне никто не знал, – устало пояснила я. – Ну не хотелось мне впутывать его в эту историю, понятно?
– Непонятно и глупо, – жестко заметил дед и скомандовал. – Дальше!
– Дальше вновь проверили антикварные магазины. Галина Кольцова появлялась в шести из них, естественно не без драгоценностей. И тоже в конце октября. Но паспортные данные оказались липой, по указанному адресу она не жила. С помощью тех, кто общался с блондинкой, составили фото робот. По нему я и узнала девицу, которая ушла с презентации вместе с Никитой.
– Его, конечно же, допросили? – не то спрашивая, не то утверждая сказал старик.
На что я согласно кивнула:
– И его, и Егорушку. Первый заявил, что даже не знает, как зовут блондинку, мол, Егорушка попросил поймать ей такси. Не менее прозаично объяснил все и сам Егорушка, утверждая, будто познакомился с Галиной только на презентации и знает ее лишь по имени как девушку, которая и раньше мелькала на всякого рода вечеринках. Но он не помнит, с кем она появлялась. Вот и все.
– Как все? – негодующе всплеснул руками дед. – Там что, в вашей столичной милиции-то, одни балбесы сидят? Ведь даже мне ясно: врут твои мужики! Врут и не краснеют!
– И им это ясно, только никаких доказательств нет, – тихо сказала я, добавив почти шепотом. – И мне…
– А что ж тогда слюни распускала, когда я прямо указал на Никиту? – не унимался дед. – Не верю я его доводам об удачной сделке. Не просто так поднялась его контора!
– А мне не хочется в это верить! – не выдержала и я, повышая голос. – Понимаете, не хочется! Мы столько лет прожили с Никитой. Да, он хвастлив и самолюбив, но на преступление просто не способен. И он любил меня!
– Да у тебя все друг дружку любят! – с сожалением заметил старик. – Эх, Лизавета! Взрослая девка, а на жизнь смотришь через розовые очки. Создала себе удобный мирок и спряталась в него, как птица в скворечник. Пробудись ты от спячки, да взгляни на все трезво. И на Егорушку, и на Никиту, и на Дантеса своего!
– А Дантес-то тут при чем?! – уже не на шутку разозлилась я. – Он-то вам чем не угодил?
– Тем, чем не угодил бы любой другой, прими он вызов от Пушкина.
Слова деда привели меня в ужас. Я никак не могла взять в толк, отчего так переменился старик. Не он ли во всем соглашался со мной, когда я рассказывала о своих исследованиях и читала выдержки из воспоминаний да писем? Не он ли говорил, что убедила, когда приводила, казалось бы, неоспоримые доводы? Именно эти вопросы я с возмущением задала старику.
– Да вроде правильно ты обо всем рассуждаешь, – уже спокойно пояснил дед. – Только больно уж однобоко. Словно адвокат, защищающий преступника. Вот и об Александре Сергеевиче немало же доброго сказано, но ты о том не упоминаешь. Все твои доводы направлены на одну цель – оправдать Дантеса. И ты ее вроде бы достигла. Но копни поглубже и твоя теория развалится, как замок из песка, построенный несмышленым карапузом. Сколько ты годков-то на все про все потратила? Больше двадцати пяти? А к истине так и не приблизилась. И сама же как-то обмолвилась, что вопросов в твоей голове больше чем ответов. Так что, копать тебе свой огород – не перекопать!
