Эпинерфин/ псевдоэнерфин, смесь 4
Метод: внутривенное введение
Результат: положительный
(Побочные эффекты: судороги)
Я закрыл ежедневник и положил его себе на грудь. Надо будет выпить шампанского за мое открытие, как только я смогу сколько-нибудь продолжительное время не спать. Как только прогресс перестанет так походить на болезнь.
Глаза у меня снова закрылись.
11
ГРЕЙС
Впервые превратившись в волчицу, я не знала главного о том, как выжить.
Когда я только прибилась к стае, вещей, которых я не знала, было куда больше, чем тех, о которых имела представление: как охотиться, как отыскать других волков, если отбилась от стаи, где спать. Я не могла разговаривать с остальными. Я не разбиралась в вихре жестов и образов, которыми они обменивались.
Однако одно я знала твердо: если поддамся страху, мне конец.
Первым я освоила искусство находить стаю. Это вышло случайно. Потерянная, голодная, мучимая чувством сосущей пустоты, заполнить которую было невозможно, сколько ни ешь, я в отчаянии вскинула голову и завыла в стылую тьму. Это был не просто вой, а скорее плач, полный тоски и одиночества. Скалы неподалеку откликнулись заунывным эхом.
А потом, всего несколько секунд спустя, я услышала отклик. Прерывистый вой, совсем недолгий. За ним еще один. Я не сразу сообразила, что от меня ждут ответа. Я взвыла снова, и на этот раз другой волк отозвался немедленно. Не успела я умолкнуть, как к первому волку присоединился второй, потом третий. Если и было эхо, я его не слышала; волчий хор доносился откуда-то издалека.
Но расстояние меня не пугало. Мое тело не знало усталости.
Так я научилась отыскивать других волков. Много дней ушло, пока я разобралась во взаимоотношениях внутри стаи. Определенно заправлял всем матерый черный волк. Главным его оружием был взгляд: одного выразительного взгляда было достаточно, чтобы любой член стаи припал брюхом к земле. Любой, кроме такого же матерого серо-сизого, который пользовался не меньшим уважением: он лишь прижимал уши к голове и опускал хвост, не выказывая покорности.
У них я научилась языку доминирования. Оскаленные зубы. Ощеренная пасть. Вздыбленный загривок.
А у самых низших членов стаи я научилась подчинению. Беззащитное брюхо, повернутое к небу, потупленный взгляд, полусогнутые лапы.
Низшему в иерархии волку, хилому самцу с гноящимся глазом, ежедневно указывали его место. На него рычали, прижимали к земле, последним подпускали к еде. Я думала, что быть низшим в стае — ужасно, но оказалось, есть кое-что и похуже: быть пустым местом.
Рядом со стаей постоянно маячила белая волчица. Она была невидимкой. Ее не приглашали в игры, даже самый резвый, серый с буроватым отливом волк. Он предпочитал играть с птицами, но не с ней. Во время охоты внимание на нее обращали не больше, чем па пустое место, не доверяли, не принимали. Хотя нельзя сказать, что такое отношение было целиком и полностью незаслуженным: похоже, она, как и я, не умела говорить на языке стаи. Впрочем, возможно, я была слишком к ней добра. Она скорее не считала нужным пользоваться своими знаниями.
Ее взгляд скрывал не одну тайну.
Единственный раз я видела ее вступившей в какое-то взаимодействие с сородичем — это когда она зарычала на серого волка, и тот набросился на нее.
Я думала, он убьет ее.
Но она оказалась на удивление сильной: последовала грызня в папоротниках, после чего в драку вмешался серо-бурый полк, разметан сцепившихся. Он был миротворцем. По когда серый волк отряхнулся потрусил прочь, серо-бурый развернулся обратно к белой волчице и оскалил зубы, напоминая ей, что, хотя он и положил конец драке, ее здесь видеть не хотят.
После этого я решила не уподобляться ей. Даже к омега-самцу, низшему в стае, и то относились лучше. Аутсайдерам в этом мире места не было. Поэтому я подобралась к черному альфа-самцу. Я попыталась припомнить все виденное раньше; то, что не удалось восстановить в памяти до конца, восполнил инстинкт. Уши прижаты, голова повернута, лапы полусогнуты. Я лизнула его морду и попросила принять меня в стаю. Серо-бурый наблюдал за нашим общением со стороны; я покосилась на него и оскалила зубы в молниеносной ухмылке ровно настолько, чтобы он успел это увидеть. Сосредоточившись, я передала образ: я бегу вместе со стаей, участвую в общей игре, помогаю в охоте. Прием оказался столь горячим и столь быстрым, как будто они только и ждали, когда я приближусь. Тогда я поняла, что белая волчица стала отверженной исключительно по собственному выбору.
И началось мое учение. Вокруг буйствовала весна, распускающиеся цветы пахли так сладко, что отдавали гнильцой, а я стала объектом забот всей стаи. Серый волк показывал, как подкрадываться к добыче, загонять оленя и вцепляться мертвой хваткой ему в нос, в то время как остальные хватали его за бока. Черный вожак учил брать след. Серо-бурый — прятать еду про запас и помечать пустой тайник. Похоже, мое невежество доставляло им какое-то непонятное удовольствие. Долго еще после того, как я изучила сигналы призыва к игре, они побуждали меня к участию преувеличенно игривыми поклонами, на передних лапах припадая к земле и виляя хвостами. Когда, оголодав до безумия, я самостоятельно изловила мышь, они скакали вокруг меня с выражением такой радости, как будто это был по меньшей мере лось. Когда они обходили меня на охоте, то неизменно приносили мне часть своей добычи, словно я была детенышем; долгое время я оставалась в живых лишь благодаря их доброте.
Когда я сворачивалась клубочком на земле, негромко скуля, все мое тело сотрясалось, а внутренности рвала в клочья девушка, жившая внутри, волки вставали на страже, защищая меня, хотя я и сама не знала от чего именно меня нужно защищать. Мы были самыми крупными обитателями этих лесов, не считая оленей, да и за теми приходилось гоняться часами.
Мы и гонялись. Наша территория была огромной; поначалу она казалась мне бескрайней. Но как бы далеко ни забегали в погоне за добычей, мы всякий раз возвращались в одно и то же место, на отлогий косогор, поросший деревьями с бледной корой. «Дом. Нравится тебе здесь?»
Когда мы устраивались там на ночлег, я принималась выть. В голове начинали роиться мысли, не вмещавшиеся в череп, и откуда-то изнутри накатывал неутолимый голод. Мой вой становился сигналом для остальных, и наше согласное пение было предупреждением остальным о нашем присутствии и плачем по тем членам стаи, которых не было сейчас с нами.
Я продолжала ждать его.
Я знала, он не придет, но все равно выла, а остальные волки и это время передавали мне образы, каким знали его: гибким, серым, желтоглазым. Я в ответ передавала им то, что отпечаталось в моей собственной памяти: волк на лесной опушке, безмолвный и настороженный, наблюдающий за мной издалека. Образы, отчетливые, точно стройные деревца вокруг, подстегивали меня в желании найти его, только я не знала, как подступиться к поискам.
