Я вскинул голову. На пороге стоял полицейский с одутловатым лицом и чудовищными мешками под глазами. От него разило табаком. В этой комнате все было как нарочно рассчитано, чтобы стать пыткой для моего волчьего чутья.
— Моя фамилия Хейфорт. Не возражаешь, если Кениг будет присутствовать при нашем разговоре?
Я опасался, что голос подведет меня, поэтому лишь молча кивнул в ответ, не отрывая рук от стола. В груди было пусто и гулко.
Хейфорт выдвинул стул и уселся напротив меня — выдвигать пришлось довольно далеко, чтобы уместилось его внушительное брюшко. При себе у него были блокнот и папка с какими-то бумагами; он положил их на стол перед собой. На пороге вырос Кениг со скрещенными на груди руками. В моих глазах он был куда больше похож на полицейского, очень официальный и подтянутый, и тем не менее в его присутствии мне стало спокойнее. Слишком уж очевидную радость перспектива моего допроса вызывала у пузатого детектива.
— Мы сейчас зададим тебе парочку вопросов, — произнес он, — а ты ответишь как можно точнее, идет?
Его жизнерадостный голос совершенно не вязался с выражением лица. Я кивнул.
— Где сейчас находится твой папа, Сэм? Джеффри Бека давно уже никто не видел, — спросил Хейфорт.
— Он болен, — ответил я.
Во второй раз эта ложь далась мне легче.
— Очень жаль, — сказал Хейфорт. — И чем же?
— Рак. — Я уставился взглядом в стол и пробормотал: — Он сейчас проходит лечение в Миннеаполисе.
Хейфорт сделал пометку у себя в блокноте. Лучше бы он этого не делал.
— Адрес клиники знаешь?
Я пожал плечами, стараясь, чтобы этот жест был проникнут печалью.
— Я потом помогу выяснить, — подал голос Кениг.
Хейфорт и это записал.
— По какому поводу меня допрашивают?
Я подозревал, что все это на самом деле связано не с Беком, а с Грейс, а мне не очень-то улыбалось угодить под арест по делу об исчезновении человека, которого я этой ночью держал в своих объятиях.
— Ну, раз уж ты спросил… — Хейфорт вытащил из-под блокнота папку, достал оттуда фотографию и положил ее передо мной.
Это был сделанный крупным планом снимок ступни. Девичьей ступни, тонкой и удлиненной. Кроме ступни там была и голая нога, присыпанная палой листвой. Между пальцами запеклась кровь.
Я перестал дышать.
Хейфорт положил поверх первой фотографии еще одну.
Я поморщился и отвернулся, испытывая облегчение и ужас одновременно.
— Ты можешь что-нибудь об этом рассказать?
Это была пересвеченная фотография обнаженной девушки, бледной, как снег, и худой, как щепка, распростертой на земле. Вместо лица и шеи у нее было кровавое месиво. Я знал ее. Когда мы виделись в прошлый раз, она была загорелая и улыбалась. И дышала.
«Ох, Оливия. Как мне жаль».
— Зачем вы мне это показываете?
Смотреть на снимок было невыносимо. Оливия не заслуживала гибели от волчьих зубов. Никто не заслуживал такой гибели.
— Мы надеялись, ты нам расскажешь. — Хейфорт принялся выкладывать передо мной все новые и новые фотографии, на каждой из которых тело было снято в другом ракурсе. Я взмолился про себя, чтобы он перестал. — Поскольку ее нашли в нескольких ярдах от границы земельного участка Джеффри Бека. Голую. После довольно продолжительного отсутствия.
Обнаженное плечо в запекшейся крови. Бледная кожа, испачканная землей. Ладонь, распахнутая навстречу небу. Я зажмурился, но картинка перед глазами никуда не исчезла. Она буравила мозг, проникала в каждую клетку тела, готовясь стать содержанием моих ночных кошмаров.
— Я никого не убивал, — выдавил я. Слова казались фальшивыми, как будто я произнес их на незнакомом языке с такой неверной интонацией, что все вместе они потеряли всякий смысл.
— О, это работа волков, — сказал Хейфорт. — Они ее растерзали. Но я не думаю, что раздели ее тоже они.
Я открыл глаза, но на фотографии смотреть не стал. На стене висела пробковая доска с кнопками, к которой было прикреплено объявление: «Убедительная просьба мыть после себя микроволновку. Администрация».
— Клянусь, я не имею к этому никакого отношения. Я не знал, где она. Это не я. — Но внутри у меня разрасталась свинцовая уверенность, что я знаю, кто это сделал. — Зачем мне могло понадобиться это делать? — добавил я.
— Честно говоря, сынок, я понятия об этом не имею, — сказал Хейфорт. Не знаю, с чего вдруг он назвал меня сынком, потому что весь его тон совершенно не вязался с таким обращением. — Это сделал какой-то ненормальный ублюдок, и понять, какие мысли крутились при этом в его башке, мне сложно. Я знаю одно: за прошлый год исчезли две молодые девушки, и с обеими ты был знаком. Одну из них ты видел последним. Твой приемный отец нот уже несколько месяцев нигде не объявлялся, и ты, по-видимому, единственный, кому известно его местонахождение. Теперь неподалеку от твоего местожительства появляется труп девушки, голой и до крайности истощенной. Похоже, она стала жертвой полного психа. А сейчас передо мной сидит парень, которого пытались убить собственные родители. Говорят, это будь здоров как влияет на психику. Скажешь что-нибудь по этому поводу?
Все это было произнесено неторопливо и добродушно. Кениг внимательно рассматривал гравюру с кораблем, который не имел никакого отношения к абсолютно сухопутной Миннесоте.
Когда Хейфорт начал говорить, в груди у меня зажглась крошечная искорка гнева, и с каждым мгновением эта искорка разгоралась все больше и больше. Мне столько пришлось пережить, а он сводит это все к одному предложению! Я вскинул голову и перехватил взгляд Хейфорта. Его зрачки слегка сузились, и я понял, что его, как и всех остальных, пугают мои желтые глаза. Внезапно меня охватило леденящее спокойствие, и в своем голосе я уловил интонации Бека.
— А в чем вопрос-то? Я думал, вы хотели услышать, где я находился какое-то время, или каковы мои отношения с отцом, или клятву, что ради Грейс я сделал бы невозможное. Но по-моему, вам очень хочется, чтобы я бросился защищать свое душевное здоровье. Я не знаю, какие преступления я, по вашему мнению, совершил. Вы обвиняете меня в похищении девушек? В убийстве моего отца? В том, что я развлекаюсь, расписывая трупы? Или просто считаете меня психом?
— Эй, эй, — вскинул руку Хейфорт. — Я ни в чем вас не обвиняю, мистер Рот. Умерьте ваш юношеский пыл, вас никто и ни в чем не обвиняет.
Мне не было стыдно, что я сказал ему неправду в начале допроса, ведь он без зазрения совести пытался обмануть меня сейчас. Не обвиняет он, как же.
— Что вы хотите от меня услышать? — Я сгреб все фотографии мертвой девушки — Оливии — и придвинул их к нему. — Это ужасно. Но я тут совершенно ни при чем.
Хейфорт оставил фотографии лежать на месте и, развернувшись на стуле, многозначительно посмотрел на Кенига, но тот никак не отреагировал. Тогда он повернулся обратно ко мне. Под тяжестью его тела стул заскрипел и защелкал. Хейфорт потер отекший глаз.
