Коул поцеловал меня. Надо было запретить ему делать это, но я не хотела, чтобы он останавливался. Я сидела на полу, вжавшись в стену, и позволяла ему целовать меня снова и снова. Это был поцелуй из тех, от которых еще долго потом не опомниться. Если бы можно было собрать все наши поцелуи, с самой первой минуты, когда мы встретились, и рассмотреть их под микроскопом, я знаю, что бы там обнаружилось. В самом первом ничего не увидел бы даже эксперт, в следующем уже угадывались начальные признаки, которых в каждом последующем становилось все больше и больше, и наконец в этом, последнем, они стали бы видны даже невооруженным глазом. Признаки того, что мы, скорее всего, никогда не излечимся друг от друга, но, быть может, у нас получится не дать этой болезни убить нас.
Я услышала стук маминых каблуков за миг до того, как в лаборатории вспыхнул свет. Последовал тяжкий вздох.
— Изабел? Ты?
Она отошла на несколько шагов, чтобы рассмотреть всю картину.
Коул отстранился, и теперь мы с ним, наверное, выглядели как два опоссума, забившихся за мусорный бачок. Я видела, как она цепким взглядом оценивает обстановку: мы оба полностью одеты, ничего не смято, шприцев в руках нет. Она взглянула на Коула; тот медленно улыбнулся в ответ.
— Ты… ты из… — Мама не договорила и впилась в него взглядом.
Я ожидала услышать слово «Наркотика», хотя и не подозревала, что мама увлекается чем-то подобным. Однако она произнесла:
— Ты — тот парень с лестницы. Который был у нас дома. Голышом. Изабел, если я запретила тебе приводить его домой, это не значит, что нужно таскать его в клинику. Что ты делаешь под столом? Нет, я не желаю этого знать. Просто не желаю.
Я молчала, не зная, как правильно отреагировать на это.
Мама потерла бровь рукой, в которой был зажат заполненный убористым шрифтом бланк.
— Где твоя машина?
— На той стороне дороги, — ответила я.
— Разумеется. — Она покачала головой. — Я не стану говорить отцу, что видела тебя здесь, Изабел. Только, пожалуйста, не…
Чего именно мне не следовало делать, мама так и не сказала. Вместо этого она швырнула недопитую бутылку с моим соком в мусорное ведро у двери и снова выключила свет. Ее каблуки процокали по коридору, удаляясь, потом щелкнул замок и хлопнула дверь. Лязгнул засов.
В темноте Коул был невидим, но я все равно чувствовала его присутствие. Иногда зрение не играет большой роли.
Я почувствовала щекотку; до меня не сразу дошло, что это Коул катает по моей руке игрушечный «мустанг». Он смеялся себе под нос, заразительно, но приглушенно, как будто у нас еще были причины не шуметь. Добравшись до плеча, он развернул машинку и покатил ее обратно к ладони. Когда он смеялся, колеса слегка заносило.
Я подумала, что ничего более искреннего от Коула Сен-Клера еще не слышала.
46
СЭМ
Я и не подозревал, насколько привык к творящемуся вокруг кавардаку, пока наша жизнь не вошла в обыденную колею. Теперь, когда вернулась Грейс, а научные изыскания Коула стали более узконаправленными, наш быт каким-то образом приобрел налет нормальности. Я снова вернулся к человеческому режиму сна и бодрствования. Кухня превратилась обратно в место для принятия пищи: флакончики из-под медикаментов и исписанные вдоль и поперек клочки бумаги мало-помалу уступили место коробкам из-под сухих завтраков и чашкам с недопитым кофе. За три дня Грейс превратилась в волчицу всего однажды, да и то на три часа, после чего, честно отсидев все это время в ванной, на непослушных ногах вернулась в постель. Нынче, когда ночь в доме наступала по графику, дни почему-то стали казаться короче. Я ходил на работу, продавал книги перешептывающимся покупателям и возвращался домой с ощущением приговоренного к смертной казни, который получил отсрочку. Коул целыми днями пытался поймать кого-нибудь в свои ловушки и каждую ночь засыпал в другой комнате. По утрам Грейс подкармливала приблудившуюся парочку енотов лежалой крупой, а по вечерам грустно просматривала в Интернете сайты колледжей или болтала с Рейчел. Мы все гонялись за ускользающим и недостижимым.
Про готовящийся отстрел волков говорили в новостях едва ли не каждый вечер.
Но я был… не до конца счастлив. Где-то на шаг от счастья. Я понимал, что живу не своей жизнью; это была какая-то жизнь взаймы. Как будто я взял ее поносить, пока не приведу в порядок свою собственную. Отстрел волков казался чем-то далеким и нереальным, но все равно висел над душой постоянным напоминанием. Если я не знал, что делать, это еще не значило, что делать ничего не надо.
В среду я позвонил Кенигу и попросил объяснить, как добраться до полуострова, чтобы я мог должным образом исследовать его потенциал. Я так и сказал — «исследовать должным образом». Кениг всегда так на меня действовал.
— Я думаю, — ответил Кениг с нажимом на «думаю», который означал, что на самом деле он точно это знает, — лучше будет, если я сам отвезу тебя туда. А то заедешь еще не на тот полуостров. Я могу в субботу.
До меня дошло, что он пошутил, только когда он уже повесил трубку. Надо было хотя бы посмеяться.
В четверг позвонили из газеты. Интересовались, что я могу сказать по делу об исчезновении Грейс Брисбен.
Ничего, был мой ответ. На самом деле все, что я мог сказать по этому поводу, было сказано прошлой ночью моей гитаре.
…нельзя потерять ту, которую сам завел не туда
много лет назад
прекрати искать
прекрати искать
Впрочем, песня была еще слишком сырой для обнародования, и я лишь молча повесил трубку.
В пятницу Грейс заявила, что едет на полуостров вместе с нами.
— Хочу, чтобы Кениг увидел меня собственными глазами. — Она сидела на кровати и разбирала выстиранные носки, пока я изобретал различные способы складывать полотенца. — Если он будет знать, что я жива, никакого дела об исчезновении не может быть.
Нерешительность неперевариваемым комом встала у меня в животе. Последствия такого поступка стремительно прокручивались в голове.
— Он скажет, что ты должна вернуться к родителям.
— Значит, поедем и покажемся им. — Грейс швырнула дырявый носок в конец кровати. — Сначала на полуостров, а потом к ним.
— Грейс? — произнес я, сам до конца не понимая, о чем ее прошу.
— Их вечно нет дома, — беспечно отозвалась она. — Если они там окажутся, значит, так суждено. И не смотри на меня так, Сэм. Я устала от этого… от этой неопределенности. Я не могу расслабиться, я постоянно жду, когда опустится топор. Я не собираюсь терпеть, чтобы тебя подозревали в… в… не знаю, в чем там тебя подозревают. В том, что ты похитил меня. Или убил. Неважно. У меня сейчас не так много возможностей, но это сделать в моих силах. Я не могу выносить, когда о тебе так думают.
— Но твои родители…
