— Он двигается в этом направлении.
Возникла непродолжительная пауза, потом Джереми спросил:
— А Виктор?
Я ничего не ответила. Джереми тоже молчал. Кениг включил радио и принялся искать нужную радиостанцию.
— Они оба умерли давным-давно, — сказал Джереми. — На моих глазах. Вам приходилось когда-нибудь видеть, как ваш друг превращается в живого мертвеца? Ох. Ничего не поделаешь, не всем дано воскресать из мертвых. «Двигается в этом направлении». — До меня не сразу дошло, что он повторил мои собственные слова. — Этого мне достаточно. Передайте ему, чтобы включил шоу Вилкаса, пожалуйста. Он изменил мою жизнь. Я этого не забуду.
— Я не говорила, что в курсе, где он, — напомнила я.
— Я знаю, — отозвался Джереми. — Этого я тоже не забуду.
Он отключился. Я переглянулась с Сэмом. В лучах почти летнего солнца его глаза казались убийственно, нечеловечески желтыми. На миг я задалась вопросом, поднялась бы у его родителей рука попытаться убить кареглазого или голубоглазого мальчика. Сына, у которого не было бы волчьих глаз.
— Позвони Коулу, — попросил Сэм.
Я набрала номер дома Бека. Один длинный гудок сменялся другим, и когда я уже почти готова была повесить трубку, послышался щелчок, а секунду спустя раздалось:
— Да?
— Коул, — сказала я, — включи радио.
50
КОУЛ
Когда все только начиналось — а под «всем» я подразумеваю свою жизнь, — самоубийство было темой для шуток. «Если бы мне пришлось ехать в одной машине с тобой, я перерезал бы себе вены тупым ножиком». Эти слова имели примерно ту же степень реальности, что и существование единорога. Нет, даже еще меньше. Степень реальности совпадала с реальностью взрыва вокруг мультяшного койота. Десятки тысяч людей каждый день грозятся покончить с собой, а десятки тысяч других людей только смеются над этим, потому что, как в мультике, это забавно и неправдоподобно и выветривается из сознания еще до того, как выключаешь телевизор.
Потом стремление покончить с жизнью стало заболеванием, которое поражало других людей, если те жили в такой грязи, что способны были подхватить подобную инфекцию. Это была «не самая аппетитная тема для разговора за столом, Коул». Подобно гриппу, эта болезнь затрагивала лишь слабых. Те, кто подвергся угрозе заражения, не упоминали об этом вслух. Не хотели беспокоить окружающих.
Лишь в старших классах самоубийство стало возможностью. Не непосредственной вроде «я, возможно, загружу этот альбом, там такая забойная гитара, так и тянет танцевать», а в том смысле, в каком некоторые говорят, что, когда вырастут, наверное, станут пожарным, или астронавтом, или бухгалтером, который без выходных пропадает на работе, в то время как его жена крутит шашни с почтальоном. «Когда я вырасту, наверное, я стану самоубийцей».
Жизнь оказалась пирожным, которое аппетитно выглядело в витрине кондитерской, но обернулось опилками с солью, едва очутившись во рту.
Я хорошо смотрелся, когда пел «конец».
Мне пришлось основать «Наркотику», чтобы превратить самоубийство в цель жизни. В награду за оказанные услуги. К тому времени, когда название «Наркотика» научились выговаривать в России, Японии и Айове, все было наполнено смыслом и лишено его, и я устал ломать голову, как такое может быть одновременно. Меня снова мучил внутренний зуд, от которого я раздирал себя в кровь. Я поставил себе целью совершить невозможное, что бы это ни было, но обнаружил лишь, что невозможное — это ужиться с самим собой. Самоубийство превратилось в дату истечения срока годности, день, после которого не нужно будет больше пытаться.
Я думал, что приехал в Миннесоту умирать.
В два пятнадцать Рик Вилкас вернулся в эфир после первого перерыва на рекламу. В музыкальном мире Рик был богом; как-то раз мы выступали у него на шоу живьем, а потом он попросил меня подписать постер для его жены. По его словам, она соглашалась заниматься любовью исключительно под нашу песню «Тонущий корабль (Ко дну)». Я написал под своим портретом «Возмущай спокойствие» и поставил автограф. В эфире Вилкас был эдаким закадычным другом, который за кружечкой пива делится с тобой секретами, предварительно ткнув локтем в бок.
Вот и сейчас из динамиков в комнате Бека лился его задушевный голос.
— Все, кто слушает нашу передачу, знают — черт, да это знают все, кто слушает радио, — что Коул Сен-Клер, солист «Наркотики» и автор потрясающих песен, уже вот почти год — десять месяцев? в общем, что-то в этом роде — считается пропавшим без вести. Ай, знаю, знаю — режиссер закатывает глаза. Что бы ты там ни говорил, Бадди, может, он был раздолбаем номер один, но песни писать он умел.
Ну вот я и услышал свое имя по радио. Я не сомневался, за последний год оно было произнесено в эфире не раз, но поймал этот момент я впервые. Я ждал, что почувствую укол сожаления, вину или боль, но не чувствовал ровным счетом ничего. «Наркотика» стала бывшей подружкой, чье фото больше не вызывает в душе никакого отклика.
— Так вот, похоже, у нас есть кое-какие новости о нем, и вы узнаете их первыми, — продолжал Вилкас. — Коул Сен-Клер не умер, ребята. И даже не в плену у шайки поклонниц или у моей жены. Мы только что получили от его агента заявление. Оказывается, у Сен-Клера возникли проблемы со здоровьем из-за употребления наркотиков — кто бы мог подумать, что у солиста «Наркотики» могут быть проблемы с наркотой, ну и ну! — и они с товарищем по группе без лишнего шума отправились за границу в реабилитационную клинику. По утверждению агента, сейчас он вернулся в Штаты, но просит не трогать его, пока он не решит, что будет делать дальше. Ну вот, теперь вы все знаете, ребята. Коул Сен-Клер жив. Нет-нет, не благодарите меня пока. Скажете «спасибо» потом. Теперь будем надеяться на триумфальное турне в честь воссоединения группы. Моя жена будет на седьмом небе. Коул, если ты сейчас нас слушаешь, не спеши, соберись с мыслями. Рок подождет.
Вилкас поставил одну из наших песен. Я выключил радио и почесал тубы. Ноги затекли от сидения на корточках перед стереосистемой.
Еще полгода назад ничего хуже для меня и быть не могло. Тогда мне ничего не хотелось больше, чем считаться пропавшим без вести или погибшим, разве что на самом деле пропасть без вести или умереть.
— Значит, теперь ты возродился официально, — подала голос с дивана Изабел.
Я снова включил радио, чтобы застать конец песни. Моя левая рука покоилась на колене ладонью вверх, и я чувствовал себя так, будто на ладони передо мной лежит весь мир. Словно я только что совершил побег из тюрьмы.
— Угу, — сказал я. — Похоже на то.
51
СЭМ
Как только увидел полуостров, я понял, что решение найдено.
Не то чтобы въезд был особенно впечатляющим. Он представлял собой ворота из грубо обтесанных бревен с выжженным на поперечине названием «База отдыха "Найф-лейк"»; по обеим сторонам от ворот тянулась деревянная изгородь. Кодовый замок никак не желал поддаваться, и Кениг негромко выругался, но в конце концов ворота все же открылись. Кениг повел нас вдоль изгороди, чтобы показать место, где штакетник сменялся рабицей, через каждые несколько футов прибитой к стволу очередного дерева скобами. Он вел себя вежливо и деловито, ни дать ни взять агент, демонстрирующий потенциальным покупателям дорогой земельный участок.
