Здесь, в библиотеке, окруженные книгами, были сконцентрированы вещи Бека, которых не оказалось в его комнате. На пуфике рядом с креслом лежал чемодан и поверх него стояли туфли, рядом примостился аккуратно свернутый галстук, а чуть поодаль — компакт-диск со спутанными ветвями на обложке. На единственном белом пятне темнели буквы: «Каждое новое утро».
Бек был здесь повсюду, он жил в каждой прочитанной им книжке. Обитал на каждой странице. Он был каждым героем, каждым злодеем, каждой жертвой и каждым агрессором.
Die letzte aller Turcn
Doch nie hat man
an alle schon gcklopt
(Последняя дверь
Но во все
Никто никогда не стучался)
Это было последнее «прости». Я выключил свет.
Оставалось всего одно место. Я медленно поднялся на первый этаж, оттуда — на второй. Прошел по коридору в свою комнату. Под потолком трепетали на нитках мои бумажные журавлики, застигнутые в предчувствии землетрясения. Я видел все связанные с ними воспоминания, на бумажных крыльях, как на телеэкране, вспыхивали и гасли образы. Все журавлики пели звонкие песни, которые слышали от меня прежде. Прекрасные и перепуганные, они рвались на волю.
— Плохие новости, Ринго, — произнес Коул. — Мы все умрем.
Телефонный звонок выдрал меня из сна.
Всплеск адреналина, вызванный резким трезвоном, разошелся по не проснувшемуся еще до конца телу, и первой ясной мыслью было: «Ох, только не здесь». Еще полмига спустя я сообразил, что это всего лишь телефон, и сам удивился собственной мысли. Я снял трубку.
— Сэм? — послышался голос Кенига. В нем не было ни намека на сон.
— Надо было позвонить раньше, но у меня было ночное дежурство, и я… а, неважно. — Кениг вздохнул так громко, что я это услышал. — Охоту перенесли.
— Ее… что?
Я подумал, что, наверное, сплю, но журавлики под потолком были совершенно неподвижны.
— Она начнется завтра, — чуть громче произнес Кениг. — На рассвете. В пять сорок семь утра. Вертолет внезапно освободился, и ее перенесли. Поднимайся.
Этого он мог бы и не говорить. У меня было такое чувство, что я больше никогда в жизни не буду спать.
61
ИЗАБЕЛ
Когда зазвонил телефон, я не спала в полном смысле этого слова.
Было чуть за полночь, и я пыталась дремать главным образом в порядке самозащиты. Чем ближе надвигалась дата охоты и угроза Калифорнии, тем сильнее накалялась обстановка в доме Калпереров, и мои родители устроили очередное состязание в стиле кто кого перекричит, из тех, по которым я так отчаянно скучала последние несколько недель. Судя по всему, в счете вела мама — во всяком случае, за последние двадцать минут ее тирады слышались чаще, чем папины, — однако, по всей видимости, впереди были еще несколько раундов.
Так что я закрылась у себя в спальне и нацепила наушники, предпочтя воплям родителей ровный фон из примитивной песенной лексики. Моя комната была как бело-розовый кокон, менее прочный от недостатка солнечного света. Окруженная привычными вещами, я чувствовала себя так, как будто сейчас мог быть абсолютно любой день абсолютно любого года из прожитых здесь. Я могла спуститься по лестнице, пройти по коридору и рявкнуть на Джека, чтобы в мое отсутствие не выпустил ненароком собаку. Я могла позвонить своим друзьям в Калифорнии, кто еще меня помнил, и строить планы, как вернусь обратно и мы вместе поедем на экскурсию по кампусам ближайших колледжей. То, что комната оставалась столь неизменной и что ночь способна была играть со мной такие шутки, казалось милым и пугающим одновременно.
В общем, когда телефон зазвонил, я едва не прослушала звонок.
На экранчике высветился номер дома Бека.
— Привет, — сказала я.
— Угадай, что сделал твой придурочный папаша?
Голос у Коула был слегка запыхавшийся.
Отвечать не хотелось. Это были не те слова, которые я мечтала услышать в трубке, когда звонил Коул.
— Подложил нам свинью, — не дожидаясь ответа, выдохнул Коул. — Жирного такого борова. Охота начнется на рассвете. Ее перенесли.
Тут как нарочно затрезвонил еще и домашний телефон. Я не стала брать трубку с базы на тумбочке, но даже со своего места отлично различила имя звонившего: ЛЭНДИ, МАРШАЛЛ. Выходит, мы с папой собирались вести примерно один и тот же разговор в одно и то же время, только с двумя разными людьми.
Ругань внизу прекратилась. Они будут долго это переваривать.
— И что вы собираетесь делать? — спросила я.
— Ну, первым делом собираюсь привести Сэма в чувство, — ответил Коул. — Грейс вечером превратилась в волчицу и убежала в лес, так что он съехал с катушек.
Вот теперь я проснулась по-настоящему. Я вытащила из уха оставшийся наушник и уселась на постели.
— Грейс не дома? Плохо дело.
Дело было более чем плохо. Грейс против Томаса Калперера, эсквайра. Становиться свидетельницей этой битвы я не желала, прекрасно зная, каков будет исход.
— Я в курсе, принцесса, — отрывисто отозвался Коул. — Я хотел бы, чтобы ты пошла к отцу и сказала ему, пусть позвонит куда следует и отменит все это.
Исход этой затеи я тоже прекрасно знала.
— Ничего не выйдет, — ответила я. — Теперь это уже от него не зависит.
— Мне. Все. Равно, — раздельно и терпеливо, как будто я была маленьким ребенком, произнес Коул. — Найди этого мерзавца и заставь его остановиться. Я знаю, что ты это можешь.
Я почувствовала, как внутри медленно разгорается бешенство.
— Во-первых, не указывай мне, как поступать. Во-вторых, вот что из этого выйдет: я пойду туда, выведу его из себя, и, может быть, если мне очень повезет, он задумается, с чего это вдруг я воспылала такой горячей любовью к волкам, и тогда веселая жизнь до конца года мне обеспечена. А главное, знаешь, что он скажет? Что теперь это уже от него не зависит. Ну так вперед, выполняй свой план.
— Мой план? Мой план был осуществим только при помощи Грейс. Что у меня останется без Грейс? Психически неуравновешенный волк и «фольксваген».
По сравнению с недавними воплями в доме царила идеальная тишина. Я представила, как спущусь вниз и потребую у отца отменить охоту. Об этом смешно было даже думать.
— Я не стану этого делать, Коул.
— Ты передо мной в долгу. Попытайся.
— В долгу?! — Я рассмеялась, резко и отрывисто, и даже попыталась перебрать в памяти все наши стычки до единой, чтобы понять, вдруг в его словах была правда. В голову ничего такого не приходило. Если уж на то пошло, это он был передо мной в долгу, да еще в каком. — С чего это вдруг я оказалась перед тобой в долгу?
