Он больше не мог это терпеть. Тоби был убеждён, что всё происходящее каким-то образом спланировала Женевьева, хоть она и не появлялась в школе после инцидента с портретом. Или появлялась? Она была умной маленькой мышкой. В архиве наверняка играла она. Хотя за этим концертом могли стоять и двое. Подошло время вернуться к месту смерти миссис Бёрч, проникнуть в архив и выяснить правду раз и навсегда.
Тем же вечером Тоби вернулся в школу с кусачками, которые «позаимствовал» из соседского сарая. Он слышал, как соната поднимается из подвала и разливается по парковке. Тоби заметил, что дверь спортзала распахнута настежь, чтобы Джордж, уборщик, мог подышать свежим воздухом. Тоби прошмыгнул мимо него на лестницу, где ненамного тише старой жужжала новая флуоресцентная лампа.
Музыка поглощала, и Тоби пришлось прикрыть уши, чтобы сохранять равновесие.
– Я снова её слышу! – закричал он. Но скоро всё кончится и Тоби снова сможет наслаждаться блаженной тишиной.
Цепь на двери звенела в такт музыке. Цепи могут завидовать? Тоби обхватил лезвиями кусачек перемычку замка и расколол её надвое. Цепь упала на пол как варёная вермишель, и Тоби отважно распахнул дверь, объявляя:
– Дженни, я здесь!
Но Женевьевы в архиве не было. Там не было вообще никого. По крайней мере из тех, кого можно разглядеть. Тем не менее то, что Тоби увидел, заставило его глаза за фальшивыми очками полезть из орбит.
Фортепиано миссис Бёрч играло само по себе. Невидимые пальцы нажимали клавиши, педали для ног прыгали вверх и вниз. Тоби, охваченный ужасом, смотрел на фортепиано так же, как «они» смотрели на него. Это было невозможно. Такого просто не должно было быть. Но тем не менее прямо на глазах Тоби происходило невероятное. Сонату играл талантливый призрак.
Это безумие нужно было скорее остановить, и теперь у Тоби была такая возможность. Он откинул верхнюю крышку фортепиано и осмотрел его внутренности. Молоточки и струны двигались сами собой, как органы живого существа, исполняющего волю композитора.
– Заткнись! – закричал Тоби, но фортепиано ему не подчинилось. – Предупреждаю последний раз!
Но фортепиано не вняло его предупреждению. Оно просто не могло остановиться. Ведь на нём играл кое-кто другой. Так что Тоби забрался внутрь и начал работать кусачками, с точностью хирурга разрезая струну за струной. Щёлк! Щёлк! Щёлк! Щёлк! Фортепиано протестующе заскрежетало и взвыло в крещендо высоких нот, которые сменились рычаним низких. Щёлк! Щёлк! Щёлк! Музыка не умолкала. Щёлк! Щёлк! Мелодия стала проще. Щёлк! Щёлк! Музыка, непокорная до последнего аккорда, продолжала звучать, пока все восемьдесят восемь струн не пали.
Когда работа была завершена, Тоби выбрался из внутренностей фортепиано и устало рухнул на пол. Призрачная соната, наконец, умолкла. Может, у Тоби даже выйдет немного поспать. Сон был ему необходим. Завтра будет конкурс. Телекамеры. Стипендия. Аплодисменты. Тоби поднялся на ноги, гордый своей работой и светящийся самомнением. Если бы умение орудовать кусачками заслуживало стоячих оваций, он бы их получил.
Но тут мелодия зазвучала снова.
Фортепиано снова начало играть. Невозможно! Он же покромсал струны на мелкие ленточки. Неужели Тоби что-то пропустил? Он повернулся обратно к фортепиано и поднял крышку, чтобы проверить. Если уши и обманывали его, то глаза никак не могли. Тоби смотрел внутрь фортепиано и не мог поверить. Каким-то неведомым образом струны снова были целы. Клавиши и педали поднимались и опускались в неистовом ритме, и призрачная соната снова эхом разносилась по архиву, с каждой нотой становясь всё громче и громче.
Тоби выронил кусачки и зажал уши руками. Но даже это не помогло заглушить мелодию, которая на этот раз звучала зловеще.
– Я снова её слышу! – Тоби побежал прочь из школы, прижимая ладони к ушам. – Я снова её слышу!
В ту ночь кто-то видел, как Тоби бежал по городу и кричал во всю мощь своих лёгких, а кто-то – как он напевал на мотив сонаты:
– Я снова её слышу! Я снова её слышу! Я снова её слышу!
Зал был полон. Но звезда средней школы Буэна-Виста на конкурс не явилась. Большая часть зала слышала новости о том, что ночью Тоби сошёл с ума. Поклонники Тоби впитывали каждое слово этих сплетен, чтобы потом обсудить за обедом что-то новенькое, что-то ужасное.
– Я слышал, что он оглох!
– Я слышала, он оторвал собственные уши!
– Я слышал, что он забыл, как играть!
Эти шепотки гуляли по залу, пока не открылись кулисы и директор Гриббонс не сделал официальное заявление: Тоби не будет играть в финале.
Толпа замолчала.
Когда директор покинул сцену и свет погас, одинокий прожектор высветил фигуру, сидящую за фортепиано миссис Бёрч. Это была Женевьева, в лучшем платье, какое она смогла достать. Девочка опустила свои тонкие пальцы на клавиши и начала играть. Она играла сонату так, как никто никогда не играл, со всей нежностью, и грустью, и причудливостью, которая была внутри неё. И даже ни разу не моргнула.
Когда Женевьева закончила, равнодушных в зале не осталось. Другие конкурсанты не могли сравниться с её мастерством. Зрители вскочили на ноги и восторженно рукоплескали Дженни целых одиннадцать минут, чем побили прошлый рекорд средней школы Буэна-Виста. И хотя отдельные личности в наших местах ненавидят счастливые финалы (кхем!), Женевьева выиграла заслуженную стипендию.
Когда зал опустел, она задержалась на сцене на пару минут, пытаясь разобраться в своих чувствах. О таком вечере раньше она могла только мечтать. Но кроме радости в сердце она ощущала пустоту. Если бы только тут была миссис Бёрч… И на секунду Женевьеве даже показалось, что та сидит за фортепиано рядом с ней.
О, ей не показалось. Видите ли, иногда мёртвые вмешиваются, чтобы восстановить справедливость, и миссис Бёрч так и сделала.
Женевьева улыбнулась, подумав о том, что соната её подруги живёт. И в то же время она грустила, что здесь не было её главного соперника. Тоби был эгоцентричным задирой, но Женевьева всё равно уважала его талант. Она превосходно выступила в этот вечер. Если бы только Тоби мог это услышать…
Она устало вздохнула, взглянула на фортепиано ещё один раз и подхватила свою сумку, собираясь уходить. И тут она услышала аплодисменты.
– Кто здесь? – Женевьева подошла к краю сцены. В тот же момент из центрального прохода выступил мальчик, подсвеченный прожектором. Это был Тоби – Женевьева узнала его по походке, – но что-то в нём изменилось.
Продолжая хлопать, он вышел из тени, и Женевьева закричала изо всех сил. Хотя Тоби больше не мог это услышать. У Тоби не было ушей. На их месте красовались круглые коричневые рубцы. Удивительно, но на этот раз слухи оказались правдой.
Для Тоби концерт был ещё не закончен. Он хотел присвоить сонату себе, и теперь она принадлежала ему. Навечно. Фортепиано миссис Бёрч продолжало играть аккорды само по себе, повторяя одну и ту же мелодию. Тоби взобрался на сцену и протянул руки, демонстрируя в ладонях, как подарок Женевьеве, собственные оторванные уши. Женевьева в ужасе посмотрела на них и продолжила кричать. Тоби оглянулся на фортепиано и голосом безнадёжного душевнобольного завопил:
