Доктор Аккерман поднёс последний кирпич к отверстию и вставил его на место. Теперь комната была полностью запечатана.
– На по-о-омо-ощь! – закричала Пруденс. – Меня заперли! Кто-нибудь, помогите! Он сумасшедший!
Но никто не мог её услышать – только не в здании, построенном специально, чтобы проглатывать крики.
Пруденс должна была успокоиться и подумать рационально. У неё было два очевидных варианта. Первый: умереть и стать последним экспонатом ужасной выставки доктора Аккермана. Второй: дать ему то, чего он хочет. Сесть за стол По и написать свою самую ужасную сказку из всех.
Решение пришло мгновенно. Прочь, творческий кризис! Пруденс села за стол и взяла перо. Её рука дрожала. Пруденс Пок очень давно ничего не писала, но и ставки никогда не были так высоки. Вопрос жизни и смерти, причём буквально. Не растеряла ли она ещё способность вызывать крики? Пруденс должна была попытаться; выбора у неё в любом случае не было.
И под мерцание единственной свечи Пруденс Пок начала писать.
Она писала сказку о безумце, который запирал своих пациентов в подземелье. Её поражённые артритом пальцы не успевали записывать детали, которые рождало воображение. Работа в склепе подарила ей вдохновение. Слова лились широким потоком. И действительно, у Пруденс получилось написать самую ужасную сказку из всех. Сказку о её собственной смерти.
Доктор Аккерман ждал целый месяц, перед тем как снова спуститься в тайные катакомбы под своим домом. Он предполагал, что к этому времени Пруденс уже должна быть мертва. Без еды, без воды – это был закономерный итог. Но доктор предвкушал подарок, который она оставила после себя. Первая история Пруденс Пок за долгие годы принадлежала ему, и только ему.
С кувалдой, закинутой на плечо, доктор Аккерман подошёл к замурованной комнате писательницы. «Отлично получилось, – подумал он, любуясь творением своих рук. – Неплохо для мозгоправа».
Доктор ударил по стене. Бам! Бам! Бам! Он бил снова и снова, пока кирпичи не рассыпались, и часть стены не рухнула, открывая дыру достаточно большую, чтобы в неё можно было пройти. Сменив кувалду на мощный фонарик, доктор Аккерман забрался в комнату.
– Пруденс, дорогая моя. Ваше время вышло. Что за сказку вы мне написали?
Увидев Пруденс, доктор Аккерман вскрикнул. Конечно, он ожидал увидеть мертвеца – в этом доктор не сомневался – но он никак не ожидал увидеть счастливого мертвеца. Труп Пруденс Пок улыбался. Он улыбался так, словно приготовил доктору грандиозный сюрприз. Так оно и было.
Доктор Аккерман оглядел комнату и увидел творение Пруденс Пок, аккуратно сложенное в центре стола. Это была рукопись, автор которой сейчас сидела за столом, растянув губы в улыбке. В её окаменевшей руке было зажато перо Эдгара По, кончик которого ещё касался бумаги.
Доктор отступил назад, чтобы оглядеть сцену целиком: стол, рукопись, положение пера. Всё было до ужаса идеально. Доктор Аккерман сразу понял, как назвать свой новый экспонат. Он назовёт это «Творческий кризис».
Завершив своё дьявольское дело, доктор повернулся к двери. Нужно было уладить ещё кое-какие дела. Но прежде чем он успел выйти, позади него раздался неистовый скрежет. Что это? Крысы? Звук был такой, словно кто-то стремительно царапает пером по бумаге! Он обернулся посмотреть, подняв фонарик.
Луч света заметался по комнате, остановившись на пере Эдгара По. Оно двигалось само по себе, выписывая одну и ту же фразу на бумаге, на стенах, на лице Пруденс Пок. Это было название её истории:
Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori Memento Mori…
Доктор Аккерман почувствовал, как последние крохи рассудка покидают его голову. Он всегда был безумцем; возможно, он даже родился таким. Но сказки Пруденс Пок помогали ему контролировать себя. А теперь безумие взяло верх. Доктор хотел было сбежать через дыру, вот только последним, что он увидел, была мерцающая рука призрака с мастерком, которая возводила стену снаружи. Доктор Аккерман был замурован в комнате… без окон и без дверей.
Замурован, как и всю свою жизнь, в бесконечных коридорах собственного разума.
Глава десятая. Конец Близок
ГЛАЗА САНИТАРА наблюдали через смотровое окошко палаты номер четыре – окошко размером с кирпич. Дочитав последнюю сказку, доктор Аккерман трясущейся рукой вернул книгу Пруденс Пок.
– Спасибо вам, доктор, – сказала она. – Вы прекрасно её прочли. Даже я испугалась, а ведь я была там!
У доктора Аккермана оставался ещё один вопрос.
– А что насчёт поместья? Оно реально?
– Ох, точно. Я попала на тот грандиозный праздник, о котором я вам рассказывала. Экипаж подобрал меня на площади Свободы в ночь после того, как я умерла. Ваши действия обеспечили мне доступ туда. На вечеринку, куда могут попасть только мёртвые.
– Это абсурд! Невозмо…
Доктор замолчал. Книга была раскрыта на титульной странице, где от руки было написано посвящение: «Доктору Аккерману от самого преданного поклонника – навеки ваша, Пруденс Пок». Это была та же надпись, что она сделала на парковке площади Свободы. Дата внизу гласила, что посвящение было написано четыре года назад. Пруденс Пок улыбнулась.
– Всё ли, что виделось когда-то тебе и мне, – всего лишь сон во сне?
И тут к доктору Аккерману, как и каждый вечер до этого, начала возвращаться память.
– Четыре славных года, доктор, я навещала вас в этой комнате с мягкими стенами, раз за разом рассказывая сказку о ваших преступлениях. Наблюдая, как рассудок гаснет в ваших глазах ночь за ночью, ночь за ночью. Это называется ретрокогниция.
Доктор Аккерман больше не протестовал. Как и каждую ночь до этого, он начинал вспоминать отвратительные подробности преступления, которое сделало его пациентом собственной психлечебницы. И чем больше он вспоминал, тем больше он смеялся. Смехом безнадёжно сумасшедших – тех, кого прячут в подземелье, как маленькие грязные секреты.
Пруденс взмыла с табурета, поплыла по комнате и прошла сквозь стену в коридор, где её уже ждал санитар.
* * *
Санитар принял книгу из её рук. Они были вовсе не в лечебнице для душевнобольных. Они сидели друг напротив друга в причудливой комнате, окружённые книгами, как и весь вечер до этого. Санитар был библиотекарем. Он всегда был библиотекарем.
– Полагаю, это можно назвать По-этическим правосудием, – сказал он и отпустил четвёртый том в воздух.
