Терзаю пальцами свой шарф, кусая и кусая губу.
Если бы не наше внезапное “родство”, я бы с ним вообще никогда не пересеклась, а теперь ему захотелось… проводить вместе время. А потом он психует, как ненормальный!
Я наорала на него, но это просто рефлекс, который он сам во мне воспитал. Разве с ним можно по-другому? Откуда мне знать? Он только давить на людей умеет, и на меня в том числе.
Я должна радоваться тому, что он меня оставил в покое. Я ведь этого хотела?
Больше он не появится… так что неважно. Негоже его высочеству волочиться за какой-то мной. Найдет себе другую забаву…
Глядя на свои руки, гоню из головы Баркова-младшего как могу, но мне всегда это удавалось отстойно.
На перроне железнодорожного вокзала толпа сошедших с поезда людей. Остановившись на своей платформе, кутаемся в воротники и ждем мамину электричку.
— Позвони пожалуйста деду из такси, — с досадой и злостью просит мама, глядя на свой телефон. — У меня от мороза опять батарейка села!
— Ладно, — обнимаю ее, увидев на путях «нашу» электричку.
— Так что? — утирает мама варежкой нос, пытаясь казаться веселой. — Индейка или рулька?
— Индейка, — бескомпромиссно говорю я.
— Ладно… — шепчет она, забирая у меня ручку чемодана. — Позвоню из дома. Ни пуха ни пера завтра…
— К черту, — говорю ей вслед.
Махнув мне рукой, она скрывается в вагоне. Развернувшись, уношу ноги с продуваемого ледяным ветром перрона и, усевшись в такси, набираю деда.
Он должен встретить ее на станции в деревне, чтобы ей не пришлось тащить этот чемодан до дома самой.
Прошу высадить меня возле супермаркета рядом с домом и долго брожу между полок, решая, что хочу приготовить.
Завтра у меня первый экзамен, но мне нужно на нем просто появиться и получить свой первый автомат своей первой в жизни сессии.
Выкладываю на ленту большой пакет стирального порошка, колбасу, яйца, зеленый горошек и шапку Санта-Клауса. Не знаю зачем она мне, просто хочется и все.
Выйдя из магазина плетусь по тротуару, перекладывая тяжёлый пакет из одной руки в другую. Снег скрипит под моими ботинками, на небе уже зажглись первые звёзды…
Мои мысли обрываются, когда вижу буксующий в колее чёрный БМВ.
Расширив глаза, слежу за тем, как выпустив клуб дыма, машина сдает назад с диким рычанием. Сминая задними колесами снег, трамбуется в карман, который для нее слишком короткий.
Кусаю губы под пляску сердца, продолжая идти к подъезду и не отрывая глаз от тонированного лобового стекла.
Машина прекращает движение и замирает, но выходить из неё никто не спешит.
Вот значит как?
Это чертов ультиматум?
Пройдя мимо, сворачиваю к подъезду, упрямо переставляя ноги, но когда дохожу до двери, проклиная все на свете замираю. Теребя в кармане ключи, опускаю на землю пакет и просто стою, глядя на металлическую подъездную дверь.
Если войду, он уедет, не сомневаюсь.
Разве не этого я хочу?
У нас никогда не выходят разговоры, потому что он невыносимый!
Закрыв глаза, просто стою, спиной чувствуя прожигающий затылок взгляд.
Черт, черт, черт…
Если ему нужен шаг навстречу, то это максимум, на что он может рассчитывать.
Считаю до тридцати. Тридцать секунд ему хватит, чтобы понять это? Он же чертов гений математики и всего на свете!
Я успеваю добраться до двадцати семи, когда слышу стук захлопнувшейся за спиной двери. И именно в этот момент я понимаю, как сильно вляпалась Никиту, чтоб он провалился, Игоревича Баркова!
Глава 24
Скрип снега под чужими ботинками приближается, а потом оказывается рядом. В тишине и плотном морозном воздухе выдыхаю пар и разворачиваюсь.
Он замер в двух шагах от меня, будто между нами существует невидимый барьер. Засунув руки в карманы куртки и слегка расставив ноги, обутые в здоровые коричневые “тимберленды”. Из-за отделанного мехом капюшона и сумерек я почти не вижу его лица, но мне кажется, что его фигуру я бы узнала даже с расстояния в пятьсот метров и ни с кем бы не спутала.
— Привет, — говорит он наконец-то из своего капюшона.
Произнесенное отрывисто и жестко слово повисает между нами, пока я мечусь внутри себя. Переполненная возмущением к его отцу, всеми силами душу желание броситься какой-нибудь гадостью, но если я это сделаю, разговор у нас будет короткий.
— Привет, — отвечаю тихо.
Молчим, и я боюсь, что он опять все испортит. Или это сделаю я. Кажется, в присутствии друг друга нам лучше вообще не открывать рот.
— У тебя шнурок развязался, — вдруг говорит он.
Шагнув ко мне, опускается на корточки у моих ног и сбрасывает с головы капюшон, после чего принимается неторопливо завязывает шнурок на моем ботинке.
— Ой… — бормочу, выставляя вперед ногу.
— Хочешь носом снег пропахать? — бормочет Ник.
— Нет… — закусываю губу, глядя на его взъерошенную макушку.
Покончив с моим шнурком, он запрокидывает лицо и смотрит на меня снизу вверх.
Мы опять молчим, а мои глаза бегают по его напряженному лицу.
Он делает тоже самое — изучает мое лицо в ответ. Ну или ищет на нем признаки того, что я пошлю его к черту… или еще куда-нибудь. Тогда он встанет и уйдет, и я за ним не пойду, а он… скорее всего на этот раз он больше не вернется… И я никогда не узнаю, как Никита Барков извиняется, потому что это именно то, что я хочу от него услышать, иначе… может в самом деле катиться к черту.
Продолжая сидеть у моих ног, он набирает в ладонь снега и сосредоточенно его комкает.
Я не умею говорить с ним нормально. У нас такого никогда не было. Перебирая в голове всякие варианты, все же спрашиваю очень тихо.
— Заблудился?
— Не-а, — отведя руку, запускает маленьким снежком в стену за моей спиной.
Выпрямляется, вставая в полный рост, и мои глаза плывут вверх вслед за ним.
Снова молчим, кажется, это сложнее, чем я думала. С ним все сложно, ничего простого и легкого.
Между его бровей складка. Выдохнув пар, смотрит на меня и спрашивает так же тихо:
— В магазин ходила?
— Эммм… — смотрю на пакет, про который успела забыть. — Да…
— Как дела? — тут же спрашивает он, заталкивая руки в карманы.
— Холодно, — ежусь, передергивая плечами.
— Пошли в машину, — машет он рукой в сторону своего БМВ.
— Ник… — сглатываю я слюну, мотнув головой.
