Качнувшись, Ник сжимает меня сильнее и… полностью расслабляет свои губы, позволяя мне делать все, что захочу.
Я так много хочу. Хочу его вкус. Он пускает меня внутрь, и его тело каменеет, а мое встряхивает. Наклоняю голову, и мой Барков бросается вперед, теряя свою тактичность. Становится самим собой. Нетерпеливым, грубоватым и напористым. Тяну его за волосы, и он тут же сдает назад. Он сдерживает себя, и от этого у меня мурашки!
Да… вот так… мамочки…
Его ладони оказываются внизу, и через секунду я обвиваю ногами его талию. Вжав меня собой в стену, он сжимает пальцы на моей попе так, что из моих глаз сыпятся фейерверки…
— Алёна… — хрипит мне в губы. — Тормози…
Целую его колючую щеку, опять нахожу губы.
Мне мало, я хочу ещё…
— Аленушка…
Глажу его волосы, целую шею…
— Стой…
Кусаю…
И…
Смотрю на него потрясено, когда чувствую что он… он…
Зажмурив глаза, он морщится, бормоча:
— Зараза…
— Мамочки… Барков… — сиплю я, колотясь с ног до головы и пытаясь сделать вдох. — Ты… у тебя…
— М-м-м… — выдыхает, прижавшись лбом к стене рядом с моим ухом. — А у тебя что, нет?
У меня?
Мои щеки загораются, когда понимаю, о чем он.
— Краснеешь? — спрашивает Ник, не поднимая головы.
— Не смотри… — прячу лицо у него на плече, сильнее сжимая шею.
До меня вдруг доходит, что мы находимся посреди моего подъезда!
— Пошли… ко мне… — выпаливаю я. — У меня никого и…
— Нет, — отрезает он, выпрямляясь и отпуская мою попу.
Ставлю ноги на пол, пряча от него глаза и со стыдом лепеча:
— Я одна… мы можем… ну ты знаешь…
— Нет, — повторяет он, пытаясь снять с себя мои руки.
— Нет? — повторяю растерянно, выпуская его шею.
От стыда я готова провалиться сквозь землю!
— Нет. Рано нам еще, — буркает Барков, поднимая с пола мой пакет.
Рано?!
Он серьезно?!
— Но… — понизив голос, хватаюсь за рукав его куртки. — Я сама хочу.
— Ты даже слово это произнести вслух не можешь, — смотрит на меня раздраженно.
— Я не маленькая, Барков, — злюсь, пихая его в грудь.
— Ну, да, — кивает он.
— Что значит «ну да»?!
— Это значит тема закрыта.
— Ты серьезно?! — взвиваюсь я. — Я тебя что, должна уговаривать?!
— Алёна, — вздыхает он. — Разговор окончен.
Я никогда в жизни не вела себя, как капризный ребёнок, даже когда им и была! Но сейчас мне хочется ударить его по голове чем-нибудь тяжелым.
— Отлично! — выхватив у него свой пакет, взбегаю по лестнице и вгоняю ключ в замок. — Хорошего вечера!
— Заеду за тобой через пару часов, — спокойно говорит он. — Мне нужно машину крестному вернуть и свою забрать.
— Ну и катись! — хлопаю дверью и дважды проворачиваю замок.
Придурок!
Глава 36
Никита
— Привет, сынок, — хлопает меня по плечу крестный, встречая на пороге своего дома в спортивках и тапочках.
— Привет, дядь Миш, — скалюсь, рассматривая его домашний босяцкий образ.
Судьи тоже люди — так он обычно говорит, особенно когда водку икрой заедает.
— Когда игра у вас? — спрашивает довольно. — Кубок берёте в этом году?
— На следующей неделе, — отдаю ключи от его Мерседеса. — Берем, — заявляю безапелляционно.
Грядёт финальный хоккейный матч городского чемпионата между командами «бизнеса» и «прокурорского состава», и мы их планируем безжалостно нагнуть. Отец в команде «бизнеса» уже лет семь, а меня два года назад взяли. Меня и Дубцова, свет, гения атаки. Он у нас нападающий, сынок маменькин, но играет, как черт.
У меня самого тестостерон зашкаливает. Так и хочется толи железо таскать, толи пару километров в бассейне дать… толи…
Перед глазами встают расфокусированные голубые глаза. Доверчивые настолько, что хочется рычать и убить любого, кто тронет. Эти губы розовые. Влажные, мягкие и, блин, жадные. Обмотанное вокруг меня тело. Тонкое и хрупкое. И стоны. Эти убийственные тихие стоны…
В крестце взрыв, руки в карманах сжимаются в кулаки.
Твою мать, Алёна.
Как можно быть одновременно такой очевидной девственницей, и такой чувственной, блин, заразой?!
Она чувствует меня так, что сносить крышу. Чувствует, ощущает, называйте как хотите. Это касается и физических, и всех остальных аспектов. Она меня чувствует… звучит так слюняво, что хочется блевануть.
Провожу рукой по лицу, переспрашивая:
— А?
— Отец твой где? — повторяет наш Всея Области судья. — Дозвониться не могу, хотел с днём рождения поздравить.
— В командировке, — вру не моргнув глазом.
У меня нет никаких указаний насчет того, что я должен говорить.
По факту мой отец просто на все забил уже второй день. Я и сам бы хотел поздравить его с днём рождения, но та же проблема — у него телефон выключен, а его местоположение — какой-то неведомый мне посёлок в тридцати километрах от города, где сейчас обитает мать Алёны со своим… то есть, с их общим с отцом пассажиром.
Там в посёлке старый дом, шпаклеванный ещё до моего рождения, судя по всему. С деревянными ставнями и петухом на флигеле. Полное ретро и глухомань, поэтому я уже немного переживаю, чем он там может второй день заниматься, да ещё с выключенным телефоном.
Вчера отец застрял наглухо. Прямо там, рядом с домом. Откапывали в восемь рук. Там еще дед Аленин был и сосед под градусом, который только мешал.
После знакомства с ее дедом я хотя бы понимаю, откуда у неё эти ноги и руки.
Собственно, машину-то мы достали, и с тех пор я отца больше не видел и не слышал.
— Никита? — слышу голос Натальи, а потом в проеме появляется ее седая голова. — Привет, зайдёшь?
— Не, — сую в карманы джинсов руки. — Дела.
— Ух, — журит она пальцем. — Деловой. Что ты, что отец твой.
— Наследственность, — пожимаю я плечом.
Она выходит из дома и берет под руку мужа.
Не помню, когда в жизни отца Бродсманы появились. Кажется, мне лет десять было. У них собственные дети к тому времени оперились и из семейного трехэтажного гнезда разлетелись, поэтому каким-то образом у меня появился личный детский сад, в который отец меня частенько отдавал на передержку.
