На хрена я это сделал?
Ни фига не помню…
— Зачем? — сиплю я, сглатывая.
Усмехнувшись, она пожимает плечом:
— Чаю попить, Барков, зачем же еще.
Изо всех сил напрягая мозги, мечусь глазами по сторонам.
У нас что-то было?
Твою мать!
Быть такого не может…
Я не настолько отбитый даже под бутылкой вискаря.
В ее глазах светится превосходство, он которого по коже проходит холодок.
Я не могу ничего утверждать. Только довериться своему гребанному внутреннему я! Но я ни хрена ни в чем не уверен…
— Я уезжаю, — говорю ей. — Тебе пора домой.
Сжав губы, она выплевывает:
— Я не девочка на побегушках. Если захочешь меня увидеть, приедешь за мной сам.
Игнорирую, разворачиваясь на пятках. От всего этого дерьма у меня взрывается голова.
Вернувшись в комнату, нахожу на кровати телефон. На экране входящий от отца. Решаю отложить разговор на потом, быстро выдергивая из шкафа носки и толстовку. Усевшись на кровать, упираюсь локтями в колени и набираю Алену.
— Давай, малыш… бери, блин… ответь мне…
Звонок обрывается, а потом у нее вообще отключается телефон.
Набираю еще три раза, но бестолку.
Выйдя в холл, проверяю выключена ли плита, потому что секунду назад слышал, как хлопнула входная дверь.
От запаха еды мутит.
Блин…
Мне нужен кофе.
Набросив на плечи куртку, нащупываю в кармане ключи от машины и смотрю на свое отражение в зеркале над комодом.
Моя рожа отекла, синяк под глазом почернел, губа разбита.
Забив на мелькающий по тротуару силуэт Леры, выруливаю на шоссе и срываюсь в сторону дома своего Олененка.
В ее окнах никаких признаков жизни. Выйдя из машины, набираю в руки снега и леплю маленький снежок. Морщась от боли под ребром, запускаю им в кухонное окно и жду. Проделав то же самое со вторым окном, возвращаюсь в машину.
Долбанув затылком о сидушку, сжимаю ладонью руль.
Упрямо сжав зубы, достаю телефон и набираю ее мать.
Проводить масштабные поиски мне не впервой, но на этот раз я не сомневаюсь в том, что она… прячется от меня осознанно. От этого на подкорку закрадывается легкая паника. Мне нужно с ней поговорить, чтобы успокоиться! Я не хочу теряться в гребаных догадках!
— Да? — слышу мягкий голос Алениной матери.
— Добрый… кхм… — прочищаю горло, потому что голос звучит, как с того света. — Добрый день. Я тут… Алену потерял, не в курсе где она?
Пока она молчит, я успеваю досчитать до семи.
Все еще хуже, чем я думал. Теперь я не сомневаюсь в том, что она где-то там. Рядом со своей матерью.
Завожу машину, трогаясь с места.
Я знаю где они обе находятся.
— Она тут с нами, у дедушки.
На ходу пристегиваю ремень.
Слышу, как хлопнула дверь на том конце провода.
— Никита, — гробовым голосом спрашивает Ольга. — Что ты натворил?
— Не знаю… — сглатываю я слюну, говоря правду.
— Алена, она…
— Что она? — выезжаю на шоссе и вжимаю газ в пол. — Можно мне с ней поговорить?
Мне, блин, необходимо услышать ее голос!
— Ты ее обидел?
Этот вопрос ставит меня в тупик. Подумав хорошенько, я вынужден признать:
— Немного… дайте ей трубку, пожалуйста.
— Она предупреждала о том, что ты можешь позвонить. И просила передать… — она мнется, а я торможу на светофоре.
— Что передать? — подталкиваю, елозя по сидению.
— Она не хочет с тобой разговаривать, если коротко.
— А если дословно, — впиваюсь глазами в светофор.
Тихий вздох, а за ним:
— Там было о твоей голове и о том, куда ты можешь ее засунуть.
— Понятно… — хриплю я. — Что-нибудь еще?
— Да…
— Что?
— Она просила тебя больше никогда ей не звонить и не искать. И ты должен понимать, что она не пошутила.
Смотрю на заметенную снегом трассу за лобовым стеклом не мигая и прошу:
— Можете передать ей кое-что в ответ?
— Смотря что.
— Если она хочет послать меня куда бы то ни было, пусть скажет это мне в лицо.
Положив трубку, бросаю телефон в подстаканник и давлю на газ, обходя медленную фуру впереди.
Глава 41
Никогда не думала, что это вот так. Что боль души может стать осязаемым булыжником в груди, который давит и не даёт свободно дышать, и такскать его там дерьмово и дискомфортно.
Может быть впервые в жизни я не хочу думать ни о чьих проблемах, кроме своих собственных.
Не хочу быть рациональной и взвешенной, потому что меня достало быть такой. И то, что мои близкие ходят вокруг моей комнаты на цыпочках тоже. Будто я больна или умираю. Присматриваются к моему лицу и замолкают, как только я оказываюсь где-то поблизости. Пытаются задавать вопросы, но не знают откуда ко мне подступиться, потому что я никогда не создавала проблем и никогда не была… такой потерянной. Я никогда не чувствовала себя такой потерянной. А эта тоска… я ее ненавижу. Стоит нащупать ее где-то в душе, как на глаза наворачиваются слезы.
Я знаю что все это такое.
Я… люблю.
Впервые в жизни люблю по-настоящему и ненавижу так же!
Ненавижу тебя Барков…
И себя заодно. Я хочу перестать видеть повсюду его глаза и улыбку. Всю ночь слышать его голос в голове, кожей чувствовать его губы на ней и… представлять чем они занимались там в его квартире с этой… Лерой! Я и ее тоже ненавижу!
«Отвали», — прошу Баркова в своей голове. — «Чертов предатель, ненавижу тебя, понял?»
Скулю, поджимая губу.
Отойдя в сторону, уступаю дорогу гурьбе детей с санками и стираю со щеки слезу, плетясь вдоль заборов соседских домов.
Сняв варежку, утираю нос и нажимаю на звонок в высокой железной калитке. На звук где-то там открывается дверь и лает собака.
Обернувшись, рассматриваю кристально белые сугробы в ярком дневном свете и наряженную мишурой елку во дворе напротив.
Снега навалило по самые уши…
Вид любой праздничной атрибутики не вызывает во мне ничего! Никаких… эмоций. Все будто корова слизала.
— Кто это пожаловал? — выглядывает из-за калитки голова пухлого усатого мужика в тельняшке.
