— Тсссс… — бормочет, положив щеку на мою макушку. — Не двигайся…
— Упертый… — шепчу я, поднимая лицо.
Его губы приоткрыты, а глаза почернели, и я знаю почему. Чувствую это своим животом.
Проведя пальцем по моей щеке, спрашивает:
— Переночуем сегодня у меня? Я на этой кровати спать не смогу. Тем более вдвоем.
— Ты говорил про свидание, — напоминаю я. — А не про то, что мы будем жить вместе.
— Не хочешь со мной жить?
— Никит, — вздыхаю я. — Мы две недели встречаемся.
— А сколько надо? Два года?
— Не знаю…
Его рука опускается на мою ягодицу и сжимает ее, от чего по моему телу проходит дрожь.
— Когда узнаешь, скажи.
Вздохнув, кладу голову на его грудь.
Глядя в окно, вижу, как мимо проезжает большой черный джип его отца.
Кажется, теперь у нас все в сборе.
ЭПИЛОГ
Никита
Три месяца спустя
— Вставай, — со шлепком опускаю ладонь на стройную белую задницу, оставляя на ней розовый след.
Нависнув над кроватью, кладу руки на пояс.
— Ай! — возмущенно орет Аленушка, переворачиваясь на спину и натягивая на себя одеяло. — Сдурел? — врезает мне пяткой в живот.
Ловлю ее лодыжку и тяну голое тело к себе по матрасу.
— Ник! — визжит, брыкаясь.
Перевернувшись на живот, ползет назад, демонстрируя офигительный вид сзади.
Растянувшись на матрасе, подкладывает под голову подушку и бормочет:
— Я не хочу. Можно мне не ехать?
— Не-а, — снимаю с бедер полотенце и тру им голову.
Бросаю его на стул, открывая шкаф, и достаю оттуда трусы.
— Может ты просто заберешь меня потом? Я хотела зайти к маме…
Обернувшись, говорю:
— Иди сейчас.
Улегшись на бок и подперев ладонью голову, жрет меня глазами. Закусив губу, жрет глазами мою задницу. Чтобы упростить задачу, разворачиваюсь. Прячет лицо в подушку, накрывая руками голову.
Кровать разворочена так, что боюсь, как бы в матрасе не полопались пружины. С учетом того, как активно мы ее эксплуатируем, матрас все равно придется менять. Впервые за два с половиной месяца я могу бороться с желанием вернуться к Аленушке и продолжить с того, на чем остановились.
Меня точит внутренний азарт, потому что сегодня я возвращаюсь на лед. Впервые за три месяца встану на коньки и помахаю клюшкой на славу, потому что сегодня открытие первого этапа нового городского чемпионата.
Прошлый чемпионат мы продули. Чуда не свершилось. Заменивший меня центровой только в шестом периоде начал хоть как-то чувствовать команду. Я ревел кровавыми слезами, глядя на эту бойню со зрительского места. Забился с Аленой в самую середину, чтобы моя помятая рожа никому из команды не попалась на глаза.
— Поднимайся, — усмехаюсь, натягивая трусы, и достаю джинсы.
Может я капризный, но я хочу, чтобы она поехала со мной.
— Будешь моим талисманом, — запрыгиваю в джинсы и тянусь за футболкой.
Фыркает и выбирается из постели, потягиваясь на носочках.
Роняю футболку, в миг становясь бараном.
Жадно пялюсь на каждый изгиб, чувствуя, как тяжелеет в паху.
— Слюни подбери, Барков, — покачивая задницей, направляется в ванную, прихватив с собой мое мокрое полотенце.
Проведя по подбородку рукой, проверяю чтобы их там и правда не было.
Алена смеется, радуясь моей пантомиме.
Улыбаюсь, надевая футболку.
Натянув носки, выхожу гостиную и заряжаю кофемашину. По телеку крутят повтор баскетбольного матча, который пытался посмотреть еще вчера, но мы с Олененком весь вечер мотались по городу, закупаясь к ее дню рождения мешками продуктов. Он у нее завтра, и завтра меня припахали на лепку всяких канапе, потому что вечеринка пройдет здесь, у меня.
Открыв самый верхний кухонный ящик, до которого она в жизни не дотянется без стремянки, проверяю неприкосновенность своего подарка. Маленькая бархатная коробочка, в котором, как бы слюняво это не звучало, мое, блин, сердце на цепочке. Долго думал, что ей подарить, и в процессе пришел к выводу, что у нее почти нет украшений. Волнуюсь. Даже если не понравится, она же не признается.
— Где моя косметичка?
Оборачиваюсь, отпив из кофейной чашки.
— В ванной, — говорю с совершенным покер-фейс.
Бродя в полотенце по комнате, замирает.
— Где в ванной?
— В “твоем” ящике, — поясняю я.
Сам ее туда положил.
— А-а-а, — тянет, сжимая на груди полотенце. — Она же в пакете была.
— Убежала, — пожимаю плечом.
— Ясно… — развернувшись, топает в ванную.
Не знаю, когда ей надоест таскать туда-сюда свои вещи. Часть она уже давно хранит у меня, потому что ночует здесь, блин, четыре дня в неделю. Три оставшихся дня мы ночуем в ее квартире, и это продолжается третий месяц, с попеременным изменением графиков.
В ее понимании мы живем отдельно.
С тех пор, как родители перебрались в квартиру на два этажа выше, мы стали сами по себе, а они — сами по себе, потому что ни Алёне, ни мне, не пришло бы в голову жить с ними в той квартире, хоть она и в 120 квадратов. Видимо, покупая ее, мой отец на это и рассчитывал. Сейчас его семейная жизнь выглядит так, будто началась сначала. И началась сначала она именно там.
— Ален, — стучу в дверь ванной, приоткрывая ее, но не заглядывая.
— М?
— Буду наверху.
— Ладно…
Прикрыв дверь, достаю из шкафа куртку и обуваю кроссовки. Забросив на плечо сумку с хоккейной экипировкой, выхожу из квартиры, закрыв дверь на ключ.
По ступенькам поднимаюсь на два этажа выше и скребусь в дверь, игнорируя звонок.
— Никит… — выдыхает растрепанная Ольга, распахнув мне дверь. — Пожалуйста, возьми мусор, когда будете уходить. Ему это бесполезно говорить…
На ней заляпанная непонятно чем футболка, что я стоически игнорирую.
— Без проблем, — киваю, сваливая на пол сумку.
В квартире стоит оглушительный ор.
Никогда не думал, что дети умеют создавать такой ультразвук.
Закрыв за мной дверь, Ольга прикладывает пальцы к вискам, и пищит:
— Я… на минуту отойду.
Пронесясь по коридору, закрывается в комнате и я, кажется слышу, как щелкнул замок.
