— Так, ещё немного… — одно из щупалец на плече Берны полезло в изголовье, второе что-то тыкало на доске с кнопками. — И всё!
— Можно идти?
Ледяные оковы сомкнулись на запястьях. Прежде чем он успел возмутиться, другие гибкие металлические полосы зажали шею и ноги.
— Эй!
— Теперь ты в моих руках! — старуха издала неприятный смех, будто кто-то тряс длинную пилу.
— Берна, — укоризненно произнёс Эйнар. — Я знаю, что тебе скучно сидеть одной целыми днями, но не надо отыгрываться на парне.
— Зачем вы меня приковали? — Людвиг попробовал высвободить руку, но безуспешно.
— Чтобы не дёргался. Ведь анестезии нет.
— А что такое анестезия?
— Вот и испортил шутку, — старуха махнула рукой. — Дальше сами.
Она вышла быстрыми шагами.
— Торопится посмотреть, что на кантаре, — Эйнар опять зевнул и сел на стул.
— А что делает эта машина?
Кресло загудело и Людвиг начал согреваться.
— Восстанавливает кости, хрящи, много чего ещё. Я сам лежал в нём когда-то. Ноги были сильно изломаны. Думал, что не смогу ходить. Но повезло.
— А что тогда случилось?
— Неважно, — нордер отмахнулся.
— А это больно?
— Не-а.
Из ящика у изголовья выдвинулась длинная гибкая рука с иглами на кончиках пальцев и остановилась у плеча. Из неё светил красный луч, очень тёплый.
— Оно лечит светом?
Иглы с хрустом вонзились в тело, но острая боль уже через мгновение рассосалась. Осталось только ощущение тепла и желание почесать.
— Не скучай, — Эйнар потянулся. — Пойду, гляну, что она там делает.
— Может, останешься? Не хочу сидеть тут один.
Нордер о чём-то задумался.
— Опять будешь засыпать меня вопросами, да?
— Да нет, что ты. Мне же ни капли неинтересно. Что может быть интересного во всех этих непонятных штуках?
Эйнар засмеялся. Из кресла вылезали ещё руки. Одна обхватила лодыжку. Другая легла на грудь и, похоже, тоже воткнулась, но совсем без боли. А третья нажала на нос, до щелчка и сразу же стало легче дышать. Что-то массировало голову, довольно приятно.
— У меня всё онемело, — сказал Людвиг.
— Это нормально.
— Берна, кто она?
— Храмовница, только бывшая. Можешь спросить её сам.
— Думаешь? Она так орала, что…
— Она всегда такая. Но быстро отходит.
Воняло кисло-сладким запахом перегретого металла. Механизмы продолжали крутиться, делая что-то прямо на живом теле. Сколько же им лет?
— Я хотел спросить… даже не знаю, о чём, — Людвиг фыркнул. — Тут всё непонятно. А что значит…
— Давай-ка лучше я спрошу? — перебил северянин.
Людвиг попробовал повернуть голову, но оковы мешали.
— Хочешь спросить? Ну ладно. О чём?
— Ты и вправду не умеешь читать? Или придуриваешься?
— Ну вообще… я… если говорить об этом, — Людвиг откашлялся, что тут же отразилось лёгкой болью в рёбрах. — Я не очень долго учился. На слух понимаю Старое наречие, но наш язык же не сильно отличается от него. А вот чтобы читать, нет. Буквы запомнил, но никак не мог научиться складывать их в слова. Вот отец решил, что раз я не стараюсь, то учить меня дальше смысла нет.
— Сурово, — Эйнар хмыкнул.
— Он сказал, что я тупой и ленивый. Да и правда, я всегда был не очень сообразительным, сам видишь. Но я попросил отца, чтобы он разрешил мне готовиться к Огненной кавалерии. Я же мечтал об этом с самого детства. Он удивился, но позволил, вот я и начал изучать то, что должен уметь рыцарь. В первую очередь ездить на коне и рубить мечом, конечно же. Езда верхом мне хорошо давалась, а вот что касается фехтования… знаешь кто был моим учителем? Сам мастер Рейм!
— А кто это?
— Ты не знаешь, кто такой мастер Рейм? — если бы не оковы, Людвиг бы приподнялся от удивления. — Ты где вообще живёшь? Это же… он очень известный учитель фехтования. Обучал меня несколько лет, не знаю правда, как он это вытерпел.
— Ну не зря, ты же научился, — Эйнар опять хмыкнул.
— Ну как сказать. Отец приходил раз в месяц, смотрел, как я участвую в поединке с Реймом и постоянно проигрываю. И после каждого такого боя выговаривал мне, что я не стараюсь и так ничему и не научусь.
— Знакомая история, — нордер вздохнул. — Но у меня было немного… ладно. Ну и что дальше?
— Мне нравилось фехтование, очень нравилось, но отец гневался, говорил, что нечего тратить столько денег, раз мне не дано научиться. Но Рейм настоял на своём и продолжал уроки. Наверное, он хотел доказать, что способен обучить чему-то даже такого, как я. Если честно, Рейм был большим чудаком, но мне нравился. Много чего рассказывал, не только о фехтовании. Он в молодости был наёмником, хорошо разбирался в тактике, логистике, как готовить рекрутов, и учил всему этому, говорил, что пригодится. С ним было интересно. Помню, фехтуем мы с ним во дворе, а братья сидят над своими книгами и смотрят на меня из окна с такой завистью, ты бы видел.
Людвиг засмеялся и рёбра немного кольнуло.
— И долго учился?
— Пять лет. Два года назад он сказал, что настало время последнего урока. Провели с ним финальный поединок, даже задел его пару раз, но это он поддался, чтобы я не расстроился. А вечером его ударили ножом в спину. Глупая смерть для мастера фехтования, но редкий фехтовальщик доживает до такого возраста.
— А почему именно Огненная?
— Потому что это лучшая кавалерия мира! — воскликнул Людвиг. — Мы не как обычные рыцари, которые прорвут строй, а потом наперегонки бегут грабить обоз, насиловать маркитанток и хватать пленников побогаче. Эти войска устарели и не так сильны, как раньше. Сила Огня в дисциплине. Мы пробиваем фронт, перегруппировываемся и нападаем опять, пока враг не падёт. Ну и, само собой, у нас нет ничего важнее приказа командира, что он прикажет, то и будет выполнено, любой ценой. Мы лучше.
— Какая восторженная речь, — Эйнар засмеялся. — Так, когда ты успел туда попасть? Ты же ещё сопливый совсем.
Вообще, такое можно считать оскорблением, но Людвиг усмехнулся. Он понемногу привыкал к колким шуточкам нордера.
— Эй, мне восемнадцать! Для огненной да, молодой, но обычные рыцари могут воевать и раньше, с шестнадцати-семнадцати.
— Так когда?
— Два месяца назад. Вообще, я ещё не являюсь полноценным всадником Огня. После первой победы нужно выполнить обряд, чтобы закончить посвящение.
Обезображенный ранами и ожогами предвестник панцирной кавалерии пепельников знал об этом ритуале. Что же значили те слова?
