— В кои веки ты хоть про кого-то сказал хорошее слово, — не мог удержаться я. — Да что с тобой сегодня такое? Влюбился, что ли? — и я даже в шутку подтолкнул его в плечо.
Малёк отмахнулся от меня, как от несерьёзного человека, и продолжал задумчиво пялиться куда-то вдаль, поверх бабкиного забора и соседских крыш.
Мы помолчали. Хорошо вот так сидеть в компании с человеком, с которым и помолчать можно о чём-то своём. И при этом прекрасно ощущая присутствие друг друга.
Сидели мы час, наверное. Потом на крыльцо вышла подуставшая девушка, вытиравшая руки какой-то тряпкой, повесив её потом на торчавший из стены ржавый гвоздик:
— Ну, всё. Можно ехать. Забирайте кувшины. Я бабке сказала полежать часок, так что вы её не тревожьте.
Мы забрались на телегу, уложили горшки и поехали. Я прикрыл за нами покосившиеся ворота.
В этой деревне мы ещё напоследок прикупили овса, — по настоянию девушки, немало в жизни покочевавшей и видевшей лошадей не только на лубочных картинках.
Солнышко, показывая нам позеленевшие пальцы, которые ей так и не удалось отмыть с первого раза, весело болтала нам о том, как лечила старушку: уложила её на лавку, задрала платье и массировала ей голую поясницу, натирая жидкостью из горшков. При этом несла всякую ахинею про звёзды падучие и море кипучее, благо дым из печи немало способствовал разогреву творческой фантазии.
— А, это… вдруг бабке это не поможет? — настороженно спросил Малёк.
— Ну, и что? — весело отмахнулась девушка. — Она что, за телегой нашей в погоню побежит?
Мы все облегчённо засмеялись.
— И как это ты всё это придумала? — спросил я, отхохотавшись.
— Ничего не придумала, — фыркнула Солнышко. — Знаешь, сколько раз к нашему полковому фельдшеру приходили из деревень, чтобы попросить кого-нибудь вылечить? Конечно, в их понимании он же был учёный человек… Академик! Он и лечил, как мог. «Главное, — говорил, — быть абсолютно в себе уверенным. Никаких сомнений. Плюй там, пляши, что хочешь делай — только не сомневайся, и всегда тверди, что непременно поможет. Люди, — говорил, — они такие: они сами себя внушением вылечить могут. А если уж твоё лечение не помогло — что ж, значит, Нечистый оказался сильнее.»
— Шарлатаном, что ли, был наш фельшер?! — изумился Малёк. — То-то я думаю, почему он моровку смолил так не по-детски!
— Сам ты шарлатан! — возмутилась девушка. — И у вас одна моровка на уме, гулящие девки и вино. Он знаешь, сколько людей спас?! И роды неудачные после бабок принимал. И раны после топоров лечил. И ноги сломанные правильно сращивал. Умница был человек… А вот где он сейчас? Лишь бы не погиб! Тьфу-тьфу!
Она торопливо наложила знак Пресветлого в ту сторону, где, как она полагала, должен располагаться Гренплес. Мы покорно сняли мешавшие картузы, обнажая головы, чтобы мысленно попросить Пресветлого внять мольбе нашей спутницы.
Телега катила по дороге через засеянное вызревающими злаками поле. Нас трясло на сельской колее: мы ещё вчера свернули со столичного тракта, узнав вечером, что, оказывается, тряска изматывает человека не хуже тяжёлой работы. Солнце припекало; мы с вожделением поглядывали на приближающийся лесок, надеясь найти в его тени спасение от иссушающих лучей.
Нам очень скоро стало понятно, что мы напрасно так мечтали ехать по лесу, приветливо качавшему нам ветвями издалека. Не успели мы углубиться в него достаточно для того, чтобы сквозь просветы между деревьями перестало виднеться поле, как вдруг нам навстречу, с левой стороны от дороги, шагнул развязного вида парень, небрежно и расслабленно державший топор обухом вниз. Он по-хозяйски взял оторопевшую Милягу под уздцы и сказал насмешливо:
— Ну, лекари, приехали. Давайте слазьте.
«Оглянись назад!»- крикнул Учитель у меня в голове, и я поспешно обернулся. Точно: сзади подходили ещё трое, но уже серьёзные и сумрачные мужики с неухоженными волосами и бородами, в которых застряло множество мелкого мусора. Эти держали топоры наготове, слегка покачивая в руках.
И справа вышел один, и слева. Шестеро, стало быть?
Эх, были бы они «настоящими» разбойниками, из бывших солдат, то, скорее всего, действовали бы более расторопно. Я уже не говорю о наёмниках — эти бы мигом порвали нас в лоскуты. По счастью, наёмники в те годы были редкостью, и только на службе у очень уважаемых людей, за немыслимые деньги.
Нам помогло и то, что эти вояки никак не могли воспринимать достаточно серьёзно двух юных пацанов в компании с аппетитной девицей. Ох, как они ошиблись! Учитель нам едва ли не каждый день долбил, что нельзя расслабляться даже рядом с ребёнком, немощным стариком или запуганной женщиной. Кто ж знает, какую железку они могут воткнуть тебе в спину?
Солнышко пискнула и зажала себе рот ладошкой, озираясь затравленным зверьком. Её поведение вызвало плотоядные, радостные усмешки. Подошедший слева ухватился одной рукой за возок, а другой цапнул девушку за руку — она забилась в судорожной истерике, вскрикивая, чем ещё больше раззадоривала вышедших из леса мужиков.
Так как Малёк уже давно сбросил маску убогого, то его нож лежал наготове рядом с ним, и за друга переживать не следовало. Я, взяв свой нож, соскочил с облучка и сделал шаг вперёд, поводя плечами и разминая босые ноги (наша обувка лежала в возке для вящей сохранности, и чтобы ноги попусту не парила в такую жару):
— Шли бы вы отсюда, мужики, а? Нам не нужна уголовщина.
Державший лошадь заржал так, как мы и от Миляги пока ни разу не слышали.
Остальные разбойники поддержали его в меру своего чувства юмора разномастными натянутыми смешками.
«Так, понятно: вот этот шутник у них главный заводила. С него и начнём. Учитель говорил нам, что подстрекателя нужно убивать первым.»
Я бросился к державшему лошадь — он, отпустив уздцы, замахнулся на меня топором. Поздно ты спохватился, скоморох недоделанный: топор нужно было сразу держать поднятым, чтобы не тратить сейчас драгоценные мгновенья. Я вытянутой рукой чиркнул ему ножом по горлу слева направо, ощущая, как сталь углубилась в плоть, и, не теряя времени, развернувшись через правое плечо, по ходу движения лезвия, бросился назад, к телеге.
«Не дать ему прикрыться девушкой!»
Бандит уже успел наполовину выволочь нашу визжавшую подругу из возка, когда я с разбегу подпрыгнул и врезал ему ступнёй по голове. Тоже неплохо получилось: мужик отлетел в одну сторону, а его топор — в другую.
Малёк уже успел убить того, кто подошёл к телеге с его стороны, и, оставив нож в его сердце, шустро выхватил топор из сена: я только успел заметить, как разбойник, булькая кровью, валился навзничь, глядя на пацана изумлённо-застывшим взглядом округлившихся глаз. Но некогда любоваться на чужие драки — на меня самого уже замахивались.
Поднырнуть под руку, разворот, удар ножом меж лопаток. Нельзя терять времени на вытаскивание ножа — я сразу же делаю новый разворот в сторону: у моего уха просвистело лезвие обрушенного с хеканьем на мою голову топора. Пока мой враг стоит, согнувшись, почти вонзив свой топор в дорожную землю, я делаю прыжком заход к нему сбоку и бью его ребром ладони по шее сзади, под основание черепа. Так и не успев выпрямиться, этот напавший ткнулся мордой в дорогу, раскинув руки.
