Солнышко уже не ругалась на нас за то, что мы жуём моровку: она и сама начала держать во рту волшебный стебелёк, отключавший чувства и придающий видимость сил. Без этой травки мы бы, наверное, с ума посходили бы от жары и бесконечного пути, показывающего нам одну и ту же картину: выжженная, жёлтая степь.
Людям здесь было бы жить невозможно, если бы не стелющийся сухой кустарник — главный тут вид топлива. Вроде бы и набрал небольшую охапочку, а она горит долго и жарко: его древесина очень плотная, — в воде тонет. А ломается легко, по междоузлиям-«суставам».
Как нам и говорили, села тут встречались раз в два дня. То ли степняки в этих местах водились другие, то ли что, но наши рассказы про зверства на юге воспринимались почти как сказка: даже старики не застали времена былой лютой вражды. «А мы только вчера свою дочку в жёны продали», — разводили руками простодушные изумлённые селяне в ответ на наше сообщение. Мы, как могли, уговаривали местных начать делать из ивняка рогатки для защиты.
Здравствуй, край родной!
Никогда не думал, что при виде леса у меня из глаз брызнут слёзы ручьём. И не только у меня: Малёк и Солнышко тоже как с ума посходили. Неделю назад степная речка закончилась островками грязной воды, где мы без труда наловили рубахами полусонную рыбу и запекли, закопав под угли. Потом топали только на запасах воды, заполнив подаренные в сёлах глиняные крынки. Почти двое бесконечных суток не встречалось никакого селения, и вот — лес. Дошли…
Мы бегали, хохотали, целовали деревья, ошалевшие от нашей непомерной радости, пока не рухнули в благодатной тени, обессиленные, сорвав с голов шапки из тряпок. Лошадь, оставшаяся нераспряжённой, принялась жадно хрумкать траву. Потом она, кстати, мучилась и пару дней ходила жидко, пережрав с непривычки свежей зелени, а мы боялись, что падёт, и куда тогда девать это проклятущее золото? — а бес его знает!
Похоже, что власть в стране совсем ослабла. Едва мы отъехали несколько лиг от деревушки, где заночевали, как повстречали разбойников. Я сразу же сообразил, что их навели на нас гостеприимные сельчане: то ли лошадка с телегой приглянулись, то ли думали, что медяков у нас много. Они заступили нам дорогу так небрежно и нагло, что только недалёкий слепец усомнился бы в том, что нас ждали. Рубахи — опрятные, рожи — не самые тощие: кто смог бы поверить, что они в лесу живут постоянно? — да это ж разбитные мужички из соседней деревушки! Они с таким хрустом вывалились из кустов, что дали нам форы во времени.
Только вот про наши копья их не предупредили… Мы же их возили прикрытыми и не афишировали. Учитель натаскал нас круче, чем сторожевых собак: едва заслышав первый же хруст, мы соскочили наземь, одним движением выхватив оружие из сена. Увидев нацеленные на них острия, разбойники смутились и замешкались, обступив, однако, нас со всех сторон — на всякий случай.
— Куды путь держите, гости дорогие? — начал придуряться заводила. — Может, помочь вам чем нужно в дороге дальней?
— Помощи нам не требуется, — отвечал я, рискуя, понимая, что становлюсь главной мишенью: умный враг сразу должен понять, что Малёк без моей команды бой не начнёт.
Их пятеро. Ерунда, но вдруг в кустах сидят ещё? И, не дай бог, с луками? Понятливая Солнышко лежала на телеге, уткнувшись носом в сено, но мы-то от стрел были совсем беззащитны.
— За проезд по нашим дорогам плату платить принято, — продолжал тот. — Верно я говорю, братцы?
«Братцы» хмуро кивнули, опасливо глядя на наши копья.
— Нет и нас ни шиша. Беженцы мы, — ответил я.
— Ну, как уж так ничего нет? Деваха вон у вас пригожая есть. Давайте так: оставляйте нам девку, а сами поезжайте с миром, а? Никто ведь не против? — и он глянул направо-налево.
Сообщники покивали, вроде бы даже обрадованные, что нашёлся приемлемый вариант. Судя по писку в тележном сене, Солнышке он совсем не понравился.
— Наша подруга не согласная, — ответил я, а Малёк ещё и рыкнул затравленным зверем. — Придётся пропустить нас просто так.
— Ну, что ж, раз так… — и заводила глянул через плечо.
Мы с Мальком всё прекрасно поняли и врасплох не попались: отбили копьями пару ножей, довольно ловко брошенных из-за деревьев. Разбойники сдуру кинулись на нас, ни капли не сомневаясь, что от летящего ножа нет спасения. Первый же напавший напоролся на моё копьё и отлетел, отброшенный моей ногой — это я так остриё от тела освобождал, чтобы не застряло. Уселся на дорогу, изумлённо разглядывая распоротый живот, запихивая вываливавшиеся кишки вовнутрь перемазанными кровью пальцами.
Второго я чиркнул острием по лицу — и он тоже к драке охладел. Малёк легко убил третьего, проткнув его копьём насквозь, успел выхватить с повозки меч, догнать и прикончить им четвёртого ударом по затылку. Заводила уже улепётывал в лес — только шум стоял; судя по всему, метавший ножи составил ему компанию.
Я прижал к дереву остриём копья раненого в лицо:
— Кто вас подослал? Из какой деревни?
— Не знаю я… сказали — я и пошёл…
— Выбирай: или ты жить будешь, или — он, — я кивнул на раненого в живот. — Так кто?
— Пресветлым клянусь: не знаю!
— Ну, как знаешь…
— Стой, стой, погоди: Пасечник нас навёл!
— Какой пасечник?
— Ну, из той деревни, где вы ночевали…
— А вас послал сюда ваш староста?
— Не, не он. Староста не при делах: он не в доле. Нас Хромой послал, Пасечник всегда ему весточку посылает.
— Хрен тут вас поймёшь! — и я проткнул задержанному ногу.
— А-а-а-а-а-а!!! Ты же обещал!..
— А я тебя и не убил. Будешь теперь вторым Хромым…
Он, корчась, начал обзывать меня всякими обидными словами, но мне было на него наплевать.
В очередной деревне, встреченной нами по дороге, я рассказал тамошнему старосте про нападение, про Хромого и Пасечника, про оставленных на дороге двоих раненых. Тот поохал, покивал, пообещал разобраться и покарать, но на его предложение переночевать я ответил категорическим отказом. Хрен его знает, что тут у кого на уме. Мы уж в лесочке поспим — зато глотки целее будут.
После стольких мытарств по степям мы впервые заночевали в лесу. И насекомые тут стрекочут не так надоедливо, и воздух совсем другой, родной…
— Если бы у них луки были — хана бы нам, — Малёк всё никак не мог отойти от лесной стычки, а выпивки не имелось.
— У нас ведь и щиты есть. Забыл? — лениво ответил я, не желая бросать наслаждение упоения мягкой ночью.
— Надо их будет всегда держать наготове.
— Луки — они у охотников. Если у человека есть лук, то с голоду он не умрёт, и душегубством заниматься не пойдёт.
Послышались всхлипы. Нашу неунывающую спутницу прорвало всё-таки.
