На стол легли два моих золотых:
— А это нихельцы вам суточные выдали?
— Я по дороге в одной деревне убил и ограбил нихельского офицера.
— Откуда у нихельца монета нашей чеканки?
— Если Вы уверены, что эти деньги дали мне нихельцы, то зачем спрашиваете? Значит, имеются у них такие монеты.
Он снова и снова задавал мне каверзные вопросы, пытаясь подловить меня на связях с врагом, но, так как я шпионом не являлся, то попасться никак не мог.
— Я — честный человек! — гордо заявил я. — Прошу меня отпустить и направить на службу — в министерство или в армию, — куда сами считаете нужным.
— Не очень-то вы и честный, — буркнул начальник. — В Гренплесе вас задержала Служба безопасности и направила служить в штрафной десяток.
— Ну и что? — возразил я. — Мы с другом свою вину кровью искупили: уничтожили две таранные машины.
— Кстати, а где ваш друг?
Во как! Он знал всё: и про мой арест, и про Малька. Хм, меня, значит, выдал кто-то, кто тоже был в Гренплесе, а теперь ошивается тут…
— Понятия не имею, — отвечал я твёрдо и уверенно.
Чтобы казаться правдивым, я начал рисовать себе картину типа того, что Малёк ведь мог и уйти из деревни, не дожидаясь моего возвращения.
— Мы с ним сбежали вместе, но по дороге назад я его потерял.
А на другой день меня закатали в камеру пыток…
Пытали, надо признаться, без великого усердия, — даже ни одного зуба не выбили, стараясь по моему лицу догадаться, что в моём рассказе ложь, а что — почти правда. Но отдубасили знатно; я, используя некоторые уроки Учителя, прятал свои чувства. Тут «работал» другой человек, заставивший меня снова повторять и своё имя, и свои истории.
Отлёживаясь на соломе, я мрачно размышлял о том, что влип по самое некуда. Похоже, тут умели тонко чувствовать враньё, и будут трясти меня до тех пор, пока я не рассыплюсь на куски или не расскажу всё, как есть. Будь я один, я, наверное, уже сегодня рассказал бы про золото, и чёрт с ними — будь, что будет. Но я пришёл не один… Если Солнышко попадёт в лапы этой службы, то это будет не лучше варианта с нихельцами!
На следующий день меня привели в кабинет к прежнему следователю. Он так же сухо со мной поздоровался и начал вежливую беседу, словно бы не зная, как меня вчера раскатывали тонким слоем. Мой фонарь под глазом светил ярко и вызывающе, но начальник в упор его не видел.
Он снова начал выкатывать мне вчерашние вопросы, и я снова повторил свои ответы. Неожиданно следователь сказал:
— За вас просит один поручитель. Прошу ввести, — и кивнул моим стражам.
В кабинет… вошла Солнышко! Я обомлел — моя грешная душа словно ухнулась вниз. Зачем, ну, зачем?!…. А глупая девчонка с радостным визгом кинулась ко мне на шею, прижавшись ко мне своими мягкими формами, и даже чмокнула в щёку.
— Вы знаете этого человека? — задал следователь запоздалый идиотский вопрос.
— Знаю, знаю, знаю! — затараторила Солнышко. — Это он! Это он золото из Гренплеса спас!!! Отпустите его, ну, пожалуйста!
«Приплыли…»
— Надеюсь, не будет сильных осложнений? Золото — оно, знаете, ли, — ценная вещь. Я бы не стал терять вообще ни минуты: мало ли что…
Оказывается, вместе с девушкой в комнату вошёл представительный мужчина, совершенно мне не знакомый, и моё изумление возросло. Особенно после слов Солнышки:
— А это мой дядя!
В конце-концов, мне кое-как удалось вытянуть из ополоумевшей от радости девчонки некоторые подробности. Оказывается, я не учёл, что мой друг Малёк — нетерпелив по природе своей, и Учителю так и не удалось полностью выбить из него его неугомонную горячность. За несколько дней он совсем извёлся в пустом ожидании и Солнышку измучил. Они, подогревая друг друга, решили идти к министру сами (я строжайше запретил им искать меня, даже если исчезну навсегда). Бросить казну Гренплеса без охраны казалось немыслимым, и в столицу отправилась одна Солнышко.
А теперь представьте себя на месте министерского секретаря. Сначала вокруг вас кружит, как надоедливая муха, некий хмырь босяцкой наружности, уверяя, что у него государственное дело по наполнению казны, но отказывающийся сообщать подробности. Его визиты уже начинают порядком надоедать, и вдруг в один из непрекрасных дней к вам заявляется симпатичная крестьянка и тоже начинает надоевшую до чёртиков знакомую песню про наполнение казны…
Вы начинаете медленно сходить с ума и докладываете своему начальству: пусть он тоже голову себе поломает. Всё-таки барышня — это совсем не то, что бродяга со взглядом бывалого убийцы и манерами тёртого уголовника. И, пожалуйста, результат: Солнышку приняли на следующий же день, тогда как меня замытарили «завтраками». Где справедливость?!
Остался сущий пустяк: убедить министра, что рассказ про телегу, груженную золотыми монетами, — это правда. Кто мог бы поручиться за слова бродячей девчонки? Солнышко вспомнила, что в столице жил её родной дядя, брат отца, но где — не знала. И где работает — тоже не знала. И даже не была уверена, что он её узнает: давно не виделись.
Тот следователь, с которым я мило беседовал, оказался загруженным двумя задачами: допросом то ли дезертира, то ли шпиона и поиском пропавшего воина, который золото до столицы довёз. Пока меня лихо лупцевали в пыточной, он разыскал дядю Солнышки и также установил, что «неизвестный герой», подходящий под словесное описание, тоже остановился в корчме, в которой жил и захваченный шпион, но пропал без вести — к неудовольствию корчмаря. Более того: он почему-то оказался очень похож на прощелыгу, которого обихаживали трудолюбивые палачи, и тоже ночевал в его комнате, в одно время.
Вы думаете, что следователь догадался, что шпион и герой — один человек? — да как бы не так! Ему в башку втемяшился вывод, что эти двое очень хорошо знали друг дружку, и поэтому он решил устроить очную ставку: вдруг Солнышко его тоже знает? Если узнает, то ему можно задавать новый вопрос: куда сбежал герой и почему бросил свои пожитки?
Дядя Солнышки оказался служащим, работавшим по части налогов. Он сразу же признал племянницу и ни капли не усомнился в её словах, а потом пригласил нас пожить в его просторном доме.
Вот так и завершилось моё приключение по спасению золотого запаса Гренплеса, при котором на нас покушались и свои, и чужие. Вернее, не совсем так, а праздничным обедом у дяди.
Он, несомненно, походил на своего брата: такой же сухопарый, только вислоухостью страдал гораздо меньше. Губы поджаты, словно боится слова лишнего сказать: наверное, должность такая… За столом держался чинно, словно заправский аристократ, которому под мышки вставили тяжеленные книги, а к спине привязали железную планку. Глядя, как он подоткнул за шею белоснежную салфетку и принялся ножичком с вилкой разделывать котлету, я невольно затосковал, вспоминая, как строгал ножом полусырое мясо, обжаренное на костре, держа его голой рукой и хватая зубами надрезанные куски.
