— Зачем ты так, Солнышко наше ненаглядное? — начал я фамильярничать. — Я ведь не на выпивку твоего мужа зову — дело у меня к нему есть, обмозговать нужно.
— Знаю я, как вы эти дела «мозгуете» — в кабаках. И до сих пор всё никак ничего толкового не придумали, кроме пьянки! Топай, давай! — и она замахнулась на меня через забор мокрой тряпкой, которую, походя, сняла с верёвки.
— Не зову я его в кабак! — отшатнулся я. — Вот ещё! Я, кажись, работу нашёл за неплохие деньги…
— Кто там? — из избы соизволил выйти сам хозяин, зевая и почёсывая отлежалый бок, заспанно щурясь. Хм, а он силён поспать! Я-то вскочил ни свет, ни заря, Солнышко вон уже пол огорода вскопала, а он дрыхнет себе…
— Привет, Малёк! Войну проспишь! — окликнул я его.
— А что, уже пора? Я как раз хорошо отоспамшись.
— Пора, точи свои ножики…
— Заходи, — и он мотнул мне головой, приглашая войти.
Как вам нетрудно догадаться, уважаемый читатель, Солнышко оказалась ярой противницей идти воевать, — тем более, за недавнего врага. Она осыпала нихельского короля и всю Нихелию такими словами, что покраснели бы даже грузчики и самые распоследние бродяги, а потом высказала и нам, что думает о войнах, о нас и о нашем природном мужском естестве:
— Ой, да знаю я вас, мужиков! Вам бы лишь из дома умыкнуться подальше и жить там в своё удовольствие! Вино пить и девок лапать! У вас все мозги — в ширинке! А больше вам ничего не нужно! — ни дома, ни работы!
Она снова замахнулась на нас мокрой тряпкой — мы невольно вжали головы в плечи, хотя Учитель учил нас реагировать совсем иначе… В соседней комнате заплакал ребёнок, услышав ссору среди взрослых.
Мы с Мальком сидели за пустым столом с редкими крошками и чесали в затылке. Конечно, Солнышко, по своему, была права, и я даже знал одну девицу, которую вояки совратили с пути истинного, уведя за тридевять земель от родного дома. И это ей ещё повезло, что совративший оказался боле-мене порядочным и женился, а другим как?
— Солнышко ты наше лучезарное! — запел я весенним соловьём. — Вот зачем ты так, а? Ты посмотри на своего мужа — человек совсем зачах от безделья (Малёк горестно вздохнул, колыхнув своё отвисшее брюшко). Ну, дай ты ему подзаработать, чтобы он себя нужным почувствовал!
— А, если убьют его, то как я тогда? — запричитала супруга неработавшего героя. — У нас вон второй спиногрыз уже намечается…
И она погладила свой плоский пока животик.
Это была та ещё новость! Я еле-еле удержался, чтобы не спросить: как же так получается, что женщина, знающая медицину, залетает раз за разом, как деревенская простушка?
— Убьют? Малька? — искренне изумился я. — Да зря мы, что ли, столько лет на военную учёбу потратили?! Страшнее, чем было, уже никогда не будет!
— Откуда вы знаете, что там будет, в этой чёртовой Нихелии?!
Мы долго ещё сидели и спорили. Я говорил, что, мол, на курьерской работе совсем отупею, и буду вечно жить в нищете, а в наёмниках, глядишь, на свой домишко заработаю, — поэтому для меня выбор очевиден. А, если у вас вторая лялечка на подходе, то и вам не мешало бы деньжатами разжиться.
Солнышко на это мне возражала:
— Да знаю я вас, прохиндеев! Мигом какой глупой девчонке голову вскружите, и останется мой муженёк в Нихелии навсегда! Я что, не знаю вас, что ли? И куда я потом, с двумя ребятишками? К дяде в приживалки?
Я стучал себя кулаком в грудь:
— Я сам лично за ним присмотрю!
Вот так, слово за слово, мы и выбили из нашей подруги согласие на участие в нихельской войне.
Чужая война
— Кто вы есть такие? Какой цель ваш визит?
Этот нихельский хлыщ был ненамного старше нас, а держался надутым индюком. Ну, конечно: не вшивый десятник, а уже старшина — это ж понимать надо! И не просто старшина, а старшина Стражи державы!
— В армию к вам идём наниматься, — ответил я.
Мы с Мальком снисходительно, сверху вниз, смотрели на этого великого начальника, даже не соизволя спешиться с наших лошадок. Но и он тоже не торопился дать команду поднять шлагбаум, закрывавший нам дорогу через мост. Парнишку явно покоробило, что у нас к нему пренебрежительное отношение, и он потребовал нашего полного досмотра. Это не добавило нам почтительности: у нас появилась возможность сойти наземь и поразмять ноги, пока трясли наш нехитрый багаж. Будь мы простыми мужиками, он бы или завернул нас назад, или бы деньгу вымогал, но с наёмниками связываться не решился: мало ли, как там дальше будет… вдруг пожалуемся кому?
— Мошно эхайт, — буркнул он так, как будто против своей воли прощал самых отъявленных висельников.
Мы заплатили положенный сбор и потрусили дальше, сразу же позабыв этого рьяного сторожевого пса.
В Нихелии улицы оказались чище и прямее, чем у нас дома. Вот, например, возле храма сидит нищий в синей рубашке, подаяние ожидает. Так у него, мерзавца, в бороде нет ни крошки, ни соринки, и не воняет от него немытым телом. Даже нищетой, как следует, не могут прикинуться! Так бы и врезал по его наглой, неголодной морде, да нельзя в чужой дом со своими порядками лезть…
В Нихелии наш язык мало кто знал, и из-за этого мы сильно мучились. В корчме рядом с границей мы выучили несколько самых нужных фраз типа «как проехать в столицу?», «где берут наёмников?», «сколько стоит?» и кое-что ещё, но одна из них вызывала или дикий хохот, или не менее дикий ужас всех, к кому мы с ней обращались. Потом, конечно, мы выяснили, что настоящий перевод звучал так: «Где тут можно получить любовь в задний проход?», а не то, что мы думали. Представьте себе чувства обывателей, к которым упорно лезут с этим вопросом, а особенно чувства лиц женского пола…
До места мы всё же добрались и получили на руки заветные «контракты» о своих правах и обязательствах от плешивого чиновника, корпевшего над кипами бумаг в городской комендатуре. По счастью, наш язык он знал превосходно и говорил почти без акцента, поэтому мы поторопились вызубрить ещё несколько нужных слов. С этими бумажками мы заявились в расположение воинской части, расположенной вне пределов городских стен — по понятным причинам определённого недоверия местного населения.
Грубый капрал небрежно изучил наши писульки, но зато очень подробно, на ломаном языке и энергичными жестами, объяснил нам, что место, где можно получить любовь в задний проход и даже в ротовую полость, находится именно здесь, и такую противоестественную любовь мы будем получать за любое нарушение местных законов и воинской дисциплины. Одним словом, мы сами пришли в тот же штрафной полк, отличного от нашего лишь тем, что нам тут хотя бы платили.
Если в нашей армии развязные наёмники ходили с полнейшей небрежностью, то тут сволочные нихельцы догадались ввести систему штрафов, и мы очень быстро оказались у Нихелии в должниках ещё до начала боёв. Но зато наш внешний вид стал такой, какой у нас дома никто и не видывал: хоть художнику позируй.
