Если бы Аптекарь сказал, что видели дым белого цвета, то я, пожалуй, поверил бы: это означало бы, что в повозке прячут паровую машину. А чёрный дым даёт только горящее земляное масло. Однако, совпадение в числе крыльев едва ли могло быть случайным…
Собственно, самое разумное решение, которое само напрашивалось — это сходить в гости к горцам и разузнать у них напрямую, что за телеги такие летают у них над головами, — рядом с орлами. Уверен, что им прекрасно известно и местоположение этой «конюшни». Оставалась сущая малость — найти к ним такой тонкий подход, чтобы башку сразу не отрезали.
Здесь тоже особой проблемы не наблюдалось: в здешних горах осел на жительство мой старый сослуживец Кудрявый, получивший определённый уровень уважения у местных аборигенов и истосковавшийся по воспоминаниям о ровной земле. Нужно лишь назваться его гостем — и дорога тебе открыта. Если он уже умер, убит в разборках или сбежал в долины, то лучше даже не думать, как тебя встретят… зная его ушлую натуру, исключать подобное было никак нельзя. Но, с другой стороны, провернуть без участия или, что ещё лучше, с неучастием, горячих горцев похищение важной фигуры из горной области решительно невозможно.
Я потратил ещё часть задатка Командира и купил подарки горцам. Те же самые лекарства от Аптекаря, хорошее вино, хороший кинжал для главы клана — ничего необычного. Самая главная моя покупка — лошадка Чалка: воевать я не собирался и поэтому подобрал себе смирную тихоходную клячу подешевле.
Дорогу я помнил, но, избегая случайностей, половину пути громко кричал, что я гость и просил меня проводить. В конце-концов, на моём пути появились двое всадников: уверен, что главным их мотивом проводить меня до нужного селения стало не желание уважить дорогого гостя, а жажда поскорее заткнуть мне глотку, ибо горное эхо — штука коварная, и очень раздражает ударами по ушам.
Я приложил руку к сердцу, как научил меня Кудрявый, и назвал его имя. Назвал и его селение. Лица головорезов никак не изменились, и я с отчаянием подумал, что, либо забыл название, либо мой жуткий акцент непонятен моим встречным. Я изобразил пальцами «кудряшки на голове» — этот жест вызвал некоторую реакцию: всадники переглянулись, зареготали между собой, потом громко заржали, в то время как их кони оставались неподвижными и молчаливыми.
— Гох! — крикнул один из них, махнул мне рукой и ударил коня нагайкой. Второй пристроился за моей спиной.
Путь показался мне определённо знакомым. Правда, в первый раз я проехал по нему с мешком на голове, а сейчас мог свободно вертеть головой. А виды открывались удивительные…
Мы углубились в ущелье, на дне которого шумела речка. Будь она в долине, про неё презрительно сказали бы, что она и курице по колено. Однако, в горах картина разительно отличалась: вода неслась с огромной скоростью, а, так как на пути постоянно встречались валуны, торчащие выше поверхности, то поток разбивался в бешеную пену, не успевающую снова стать водой. При этом от реки ощутимо тянуло снеговым холодом: не смотря на летнее солнце, я ощущал, как озноб неумолимо вытягивает из меня тепло.
На противоположной от нас стороне склон покрывали плоские камушки, среди которых чахли стебельки невысокой травы. Среди неё выделялись невысокие цветочки с фиолетовыми шапочками; подозреваю, что именно они давали одуряюще-пряный аромат. На нашей стороне трава оказалась гуще и сочнее; подняв голову, я увидел овечью отару, среди которой столбом застыл пастух, явно старый на вид. Интересное дело: наши деды сидят на завалинках, байки травят, а этот по горам овец гоняет. Кстати, я впервые в жизни увидел, как пасётся стадо в горах, где нашему человеку можно запросто ноги переломать.
Чем-тоэтот пастух напоминал монаха, поскольку оделся в длинный балахон из тонкого войлока с накинутым на голову капюшоном. В руках старик держал недлинное, чуть выше своего роста, копьё. Пожалуй, если его воткнуть в грунт, а сверху нацепить балахон, то получится неплохое укрытие от дождика…
Тот, что ехал впереди всех, поднял руку и что-то крикнул деду. Тот даже не шелохнулся. Кричавший, тем не менее, совершенно не опечалился и больше ничего не орал. Ехавший сзади меня вообще промолчал.
Наконец, заехали мы в селение. Новые крепостные стены у него не появились, а старые, высотой с человека, остались неизменными. Я мысленно воздал хвалу Пресветлому: меня ведь могли увезти куда угодно, а жаловаться некому. Теперь же осталось только вздохнуть с облегчением, произнести ритуальные слова благодарности своим провожатым и шагнуть к жилищу моего старого приятеля.
В отличие от крепостной стены, жилище Кудрявого претерпело разительное изменение. Оно стало явно наряднее: теперь на некоторых стенах красовались ковры, на которых висели клинки разных форм и длины в богатых ножнах чернённого серебра. Хозяин поднялся с ковра на полу и шагнул навстречу мне.
Сначала мне показалось, что у жилища сменился владелец: шедший навстречу мне оказался лысым, как куриное яйцо, и с солидным брюшком. Но вот на его лице растянулась улыбка, приподнимая усы, он раскинул руки для объятий…
— Кудрявый!.. Да чтоб тебя,…- я понял причину веселья моих проводников.
— Ай, Клёст, зачем так говоришь?!
Мы крепко обнялись.
— Неплохо устроился, — заметил я, усаживаясь на пыльный ковёр с непонятным рисунком, впитавшим запах пота, дыма и жира.
— Да, приходится… Я же теперь тут самый главный!
— Иди ты!
— Чтоб я сдох.
Молоденькая беременная женщина расставляла нам деревянные блюда с горячей бараниной, тушёной в винограде с луком и пряными травами, принесла поднос с лепёшками, пахнущими дымом, серебряный кувшин вина, — я как раз успел к ужину. На мой молчаливый вопрос Кудрявый пожал плечами и картинно вздохнул:
— Ах, что делать, что делать… жизнь такая тяжёлая штука — нужно соответствовать положению. Пришлось брать вторую жену — дочь весьма уважаемого тут воина, будь он трижды неладен. Что дочь, что её отец — оба настырные и права качают, как твои качели. Всю плешь мне проели, паразиты, — он горестно провёл ладонью по своей макушке. — А я тут один разрываюсь на всех жён, детей, на клановые проблемы и разборки, торговлю. Ещё и судить иногда кое-кого приходится… Таков уж удел моего несчастного народа: терпеть тяжёлые невзгоды и нахальные наезды, а от судьбы не скрыться даже в самых высоких горах, — поверь мне, друг.
Он уныло повесил свой крючковатый нос. Да, тяжко ему тут жить и пить на серебре…
— За удачу и везение! — я поднял наполненныйсеребряный кубок.
Мы чокнулись и отхлебнули. Я вспомнил про свой подарок главе клана и развязал походный мешок. Что ж, жилище Кудрявого украсится ещё одной железякой. Судя по его брюху, мой приятель предпочитает делать дела не в сражениях, а в разговорах. Интересно, как местные горячие джигиты, любящие драться и задираться, терпят такого ханыгу. Впрочем, Кудрявый был отнюдь не мирной овечкой, и на моей памяти убивал людей очень даже лихо и хладнокровно — готов поспорить, что даже с пузом он даст фору иному горному забияке. Пожалуй, в здешних местах и впрямь невозможно найти более подходящую фигуру для управления.
