Я оставил Шмеля за главного и подбежал к Философу:
— Здравия желаю, господин лейтенант!
Проклятый химик уже успел что-то закурить и молча стоял, провожая затуманенным взглядом ушедших в бой товарищей. Со стороны противника полетели первые ракеты и горшки от требушетов. Впервые в жизни я наблюдал атаку под шрапнельным огнём…
Противнику повезло: один из горшков, выпущенный из требушета, врезался прямо в станок баллисты. Баллистарии-возницы взлетели вверх и в разные стороны, словно соломенные куклы, а вся конструкция сразу превратилась в кучу брёвен. На станке ехали ещё двое — их сбросило назад. Тяжесть для лошадей резко уменьшилась, и они сначала рванули вперёд быстрее обычного, но тут же запнулись, поскольку их ранило и оглушило, и начали падать, кувыркаясь через голову и ломая упряжь, — одна за другой. Когда уже всё было повержено и разбросано, то одно из колёс, подпрыгивая, ещё продолжало катиться, — одинокое и никому не нужное.
Интересно, что видел Философ, глядя на него?
— Господин лейтенант! У нас есть чем защититься от кавалерии? — я дёрнул его за рукав.
— Шрапнель…
— Да хрен ли с неё толку?! Она даже наших убогих остановить не может! Нужно что-то эдакое… ну, такое! Чтобы полный тарарам!
— Тарарам? — переспросил этот укурок. — А это можно! Сегодня самый подходящий день, чтобы умереть красиво! Чтобы вся Вселенная восхитилась, принимая наши души в свои чертоги, а всем чертям стало тошно!
Лично я совершенно не был готов к тому, чтобы красиво умирать. Ни сегодня, ни завтра. Я попытался встряхнуть Философа, достучаться до его разума, но куда там… его понесло! Он забегал так, как будто ему вставили фитиль в его тощую задницу, и поднял на уши остатки своей отмороженной команды:
— Друзья, друзья, давайте сделаем праздник! Чтобы оба Бога сдохли от зависти! Смесь номер три! — сорок горшков!
«Друзья» отреагировали по разному. Те, кто успел накуриться, сразу же загорелись энтузиазмом, а остальные, сохранившие остатки разума, откровенно обалдели, но перечить командиру не посмели. Закипела работа — химики начали срочно наполнять горшки какой-то дрянью.
Бой между тем разгорелся не на шутку. Наши легионеры, то и дело падая при виде летящих в них ракет и горшков, и снова вскакивая, подбодряемые криками командиров, кое-как добрались до передовых укреплений противника. Баллистарии, остановившиеся на расстоянии, принялись швыряться горшками, но с малой эффективностью. Палисады представляют из себя стены высотой по грудь человеку, построенные из кольев, скреплённых досками, и ряды этих стен ледогорцы сделали не прямыми, а волнистыми. «Подарок», попадая между двумя рядами таких укреплений, мог убить или ранить только тех, кто стоял от поворота и до поворота, а для обрушения палисада требовался заряд с силой, пожалуй, не менее четверти от силы «стенолома» или камень порядочного веса.
Сражение в палисаде очень похоже на кашу, в которой сварится любой, в неё попавший. Волна наступающих неумолимо накатывается; наконец, первый ряд упирается щитами в наклоненные навстречу ему колья, получая вдобавок удары копьями от обороняющихся, а то и стрелы в упор. Наступающие яростно тычут копьями в ответ, одновременно стараясь расшатать колья щитами, ногами, руками, застревая между ними.
А сзади мерно подпирает вторая, третья волна. Люди в многотысячной толпе не могут остановиться, пойти против неё: они вынуждены идти только по её течению. Не сумели проломить палисад? — да и чёрт с вами: идущие сзади ничего не видят, и только неудержимо идут, идут, толкая вас в спину, торопясь поскорее выйти из зоны поражения онагров. Напирающая толпа прижимает первый, второй, а то и третий ряд к кольям; некоторые тела насаживаются на их острия, другие, получившие раны от врагов, застревают окровавленными трупами в самом палисаде. Ряд кольев не в силах противостоять натиску людского моря, и вот уже он начинает валиться, выворачивая комья земли, подминая убитых. В некоторых местах ожесточённым бойцам удаётся-таки проломить палисад, не пав на него телами.
Воодушевлённая толпа, спотыкаясь, наваливается на тех, кто оборонял павшую линию скреплённых кольев. Зачастую споткнувшихся сразу же затаптывают свои, поскольку это случается неожиданно, и товарищи не успевают перешагнуть через них, а задние ничего не видят. Но обороняющиеся тоже обречены: сзади стоит второй ряд кольев, проскочить через который мышью никак не получится. Т. е., отступать некуда. Вообще. Остаётся только умереть. Волна врагов такая плотная, что даже рукой трудно взмахнуть; на защитников наваливается стена щитов, масса орущих тел, трупов, а то и свои же колья, которые ушлые враги сумели расшатать, вывернуть и обратить против создателей. Хруст костей и копий, звон металла о металл, крики, стоны, рычание. Упавшие душат, бьют друг друга кулаками, ножами, грызут зубами, выдавливают глаза пальцами, хотя, казалось бы, должны думать только о том, чтобы их не затоптали насмерть.
Минута, другая — и промежуток между палисадами оказывается завален погибшими, словно толстым ковром, а озверевшая стена людей упирается во вторую линию обороны…
Сзади изо всех сил пытаются помочь четыре баллисты: безбашенные химики вставляют свои пробирки в дырки в горшках, сходящие с ума баллистарии спускают рычаги, а потом торопливо натягивают торсионы обратно. Взлетающая «ложка» на полпути врезается в брус-ограничитель; раздаётся оглушающий грохот, и «подарок» летит через головы наступающих на позиции вражеских онагров, которые не могут огрызнуться на наши баллисты из-за меньшего радиуса поражения. По счастью, у противника на нашем направлении не имелось баллист — только три требушета; остается надеяться, что божегорское командование про это знало, и повело наступление с учётом данного факта, а иначе я и вовсе в нём разочаруюсь.
Зато по нашим баллистам лупили ледогорские ракетчики. Опять-таки, слава Пресветлому, их картонные ракеты имели отвратительную точность и падали туда, куда боги решали своими капризами. Однако, я видел, что расчёты баллист всё-таки какие-то потери несли: то один человек упадёт, то другой схватится за руку или ногу. Если ракетчикам не надоест лупить куда ни попадя, и у них не будет приказа прекратить тратить ценные боеприпасы, то постепенно они так всех и перебьют… если наши баллистарии не догадаются двинуться вперёд. Или не отступят.
Наёмники защищали баллисты и химиков и на палисады не кидались. Но им тоже стало несладко: дурные ракеты падали то тут, то там. Не мудрствуя лукаво, каждый десяток встал в кружок на колени и накрылся своими щитами, словно барышни зонтиками от дождика, только вместо водички по ним брызгало каплями «негасимого огня» и железяками.
Пехота моего легиона увязла наглухо, кавалерия тоже не смогла пробиться через вражескую в тыл врага. Началась война на истребление; я с нарастающим раздражением мысленно ждал сигнал атаки по центру или по левому флангу.
Но второй ход сделал противник.
Случилось самое наихудшее, что я предполагал: наших конников опрокинули вражеские. Причём, это был явно скрытый резерв, карауливший в засаде и выскочивший внезапно, как нечистая сила из покинутого дома. И не просто кавалерия, а тяжёлая панцирная конница, — кирасиры, лошадей которых покрывали толстые кожаные попоны с нашитыми металлическими пластинами, похожими на те, что использовали баллистарии для защиты своих тягловых коней, только более вычурные и броские. Стрелы наших джигитов против таких — что простые комары, да и шрапнель им особо не страшна, если только горшок не рванёт под брюхом лошади или поблизости.
