Стоя на низине, я не мог рассмотреть подробно, какой ужас творился в горящих палисадах, поскольку перед нами располагалось много людей, загораживающий обзор, но зато картина горного склона предстала перед нами во всём своём трагическом великолепии. Ракетные станки или исчезли в море адского пламени, или их просто отшвырнуло вниз горячим ветром огненного взрыва, как и тех счастливчиков, что не попали в область поражения, и теперь кувыркались вниз по склону, словно мешки со свёклой. Падающие станки от удара о землю разбивались на отдельные жерди, которые подпрыгивали и продолжали скатываться с крутой горы по одной — вперемешку с ракетчиками.
Тем не менее, уцелело несколько ракетных расчетов, давших по одному залпу шутихами вослед уходящему «дракону», но облачка разрывов вспухали низковато и вдогонку за целью, успевшей значительно удалиться — такие шутки для неё были боле-мене безопасны.
«Дракон» избавился от своего дьявольского груза и полетел назад. У божегорцев и остатки центра, и левый фланг бросились в атаку, не дожидаясь окончания бомбёжки, а требушеты метание вообще не прекращали. Более того: Имперский легион начал выдвигаться вперёд, на место ушедших в атаку, и стало ясно, что наше командование намерено закончить войну за проход в теснине между гор именно сегодня, и завершить её, одержав решительную победу.
Едва лишь «дракон» повернул назад, как приказ на атаку получил и наш несчастный 5-й легион, порядком измотанный в предыдущих боях. Как вы помните, в конце вчерашнего дня нас усилили части центрального легиона, не отступившие назад, но едва ли нам от этого стало шибко легче на душе. Особенно, если учесть, что на штурм погнали даже наёмников, выделив нам место на правом фланге.
Конечно, ледогорцы за одну ночь никак не успели бы развернуть линию палисадов поперёк, чтобы отгородиться от флангового прорыва божегорской армии. Но всё-таки кое-какие завалы сделали: вот на них и попёрли грудью наши озверевшие от смертей копейщики.
Заорал наш сотник, раздавая нам, десятникам, указания строиться в колонну из десять рядов, в которой каждый ряд — это десяток. Мы встали не в самые первые ряды, и не первой сотней, но от этого мне было мало радости. И, как оказалось, внутренний голос и в тот день меня не обманул.
Как я говорил ранее, склоны гор, обращённые навстречу Божегории, покрывали виноградники, безжалостно уничтоженные ледогорской армией ради размещения ракетных станков. На обратной стороне гор росли густые леса, и наши враги ночью провели сквозь них изрядное количество войск. Древние каменные исполины поднимались высоко, увенчанные шапками снегов, и никто бы не сумел за сутки подняться на их вершины, а потом обрушиться нам как тот же снег на голову. Но ледогорцы так высоко забираться не стали, а вышли на опушку поближе к виноградникам. По мере того, как наш легион яростно пробивался в центр палисадов, эта группа войск поневоле оказывалась всё более глубже в нашем тылу, не трогаясь с места. И вот в самый напряжённый момент боя её бойцы с криками побежали вниз, размахивая мечами, — прямо на нашу сотню, стоявшую к ним правым боком.
Растерянные наёмники поневоле начали пятиться, образовав полукруг. Я шёл крайним, практически уже по подножью склона, и оказался чуть ли не в центре вражеского удара.
— Встать в строй! Встать в строй, болваны! — заорал я, потрясая копьём и перегораживая им дорогу тем, кто подался назад, прочь от горы, словно жердью.
— Встать в строй! Встать в строй! — заорали за моей спиной Шмель и Штырь.
Наёмники начали кое-как выстраивать шеренги, создавая защиту от вражеской атаки, причём нам пришлось вставать плечом к плечу с бойцами, с которыми мы до этого ни разу не отрабатывали действие в одном строю. Получилось так: в первой линии обороны из нашего десятка оказался только я, во второй — только Штырь, и так далее. Лишь немногим довелось встать рядом со знакомым товарищем.
— Держать строй! — орал я. — Держать строй! Стой, и хоть сдохни!!!
— Держать строй! Держать строй! — кажется, весь мой десяток за моей спиной начал дружно повторять мои команды. И вроде даже Бим с Бомом!
— Не ссать! — звонкий голос Жнеца.
Ах ты, салага! Мужиками кинулся командовать! Ну-ну…
Я взял копьё в левую руку, опирая его о землю, а правой рукой вынул из-за пояса метательный нож. Выбрал цель: здоровенного детину, который, сбегая вниз, мог пробить хоть три наших ряда своей массой, и влепил ему в голову. Здоровяк с разбегу хлопнулся наземь, создавая помеху товарищам, которым приходилось перепрыгивать через него. Так, ещё бросаем пару ножей, хватаем копьё, бьём в поясницу ещё одного вояку, в порыве страсти бежавшего так бесшабашно, что отвёл щит на бок. Быстро вырвать остриё, чтобы не завязло в теле, бьём другого… всё, копьё уже бесполезно, поскольку враги сблизились вплотную — сейчас, наоборот, пусть остриё войдёт поглубже, хоть насквозь. Двумя руками дёргаю древко так, чтобы свалить убитого под ноги его соседу — тот споткнулся и рухнул на колени под ноги нашему строю, став беззащитным.
Я выхватил меч и ударил ещё одного нападавшего, отбил удар другого, но тот, набрав большую скорость разбега, не остановился и ударился со мной щит в щит. Я, упёршись пяткой правой отставленной ноги, принял весь удар на своё тело, поднимая щит с навалившимся на него грузом — горячий противник оторвался от земли, продолжая в воздухе перебирать ногами, — как будто ещё бежал. Если человек с разбегу натыкается на преграду, то в первый миг ничего не соображает — я воспользовался этим нюансом и ударил его мечом по шее.
Упал мой сосед слева, отступил правый. Над моим плечом вперёд метнулось остриё копья Штыря, ударив в лицо очередного ледогорца, что спасло мне жизнь. Я отступил, встал с ним плечо к плечу, а первая линия обороны растворилась, словно кусок сахара в кипятке вражеской ярости: кого-то убили, кого-то сбили с ног, кто-то попятился назад… очень быстро ледогорцы продавили несколько наших шеренг, но потом сила их разбега оказалась потеряна, рассеялась по нашей массе. Противник потерял преимущество по высоте, и началась обычная мясорубка, которые я очень и очень не любил, так как в таких от человека мало что зависит.
Я помню: мне поневоле пришлось отступать, чтобы не оказаться в окружении. Помню, сначала с правого плеча около меня встал Штырь, потом с левой стороны встали Бим и Бом, и это означало, что наши линии гибнут, что в бой вступают задние ряды, удерживая линию обороны. Помню, как Бим и Бом своими копьями пронзили врагов, но не успели даже порадоваться своим успехам, как на месте убитых мгновенно появились другие, а эти придурки не догадались бросить ставшими бесполезными копья с насаженными на них трупами, пока я не крикнул «Мечи к бою!», прикрыв их от ударов своим мечом.
Наверное, нас бы всех перебили и затоптали, но выручили баллистарии, начавшие долбить по склону горшками со шрапнелью. Когда тебя по спине, по ногам, по затылку и шее хлещут острые железяки, способные иной раз прошить человека насквозь, а ударная волна делает контузию, то наступательный азарт быстро иссякает, и ты думаешь только о том, как бы не умереть глупой смертью. Ледогорцы, атаковавшие в последних рядах, стали бросать оружие, разворачиваться и бежать обратно, и я был свидетелем, как обычные солдаты улепётывали со скоростью, сравнимой со скоростью «чёрных», причём они бежали ВВЕРХ по склону! Я поставил себе зарубку на память проставиться обоим лейтенантам: и баллистарию, и Философу.
